Богопознание

...Величие естества Божия не ограничивается никаким пределом, и никакая мера знания не служит таким пределом в уразумении искомого, за которым надлежало бы любителю высокого остановиться в стремлении к прежнему, а напротив того, ум, высшим разумением восходящий к горнему, находится в таком состоянии, что всякое совершенство знания, достижимое естеству человеческому, делается началом пожеланию высших знаний.

Всем христианам, которые хотят иметь истинную и живую веру, хранить ее до конца и так спастись, нужно прилежное чтение или слушание <Священного Писания>. Как идущему по дороге или делающему что-нибудь нужен свет, так идущим к вечной жизни и подвизающимся в вере и благочестии, нужен светильник слова Божьего, чтобы не заблудились и не сбились на путь нечестивых. И как тело каждый день укрепляется пищей, чтобы не ослабело и, ослабев, не погибло, так нужно каждый день укреплять душу духовной пищей слова Божьего, чтобы душа, истаяв, от голода, не ослабела и не погибла. Слеп человек... и требует просвещения, слаб он, и потому нужно ему подкрепление; ленив и уныл, и потому нужно ему поощрение и утешение – все это он получает из слова Божьего. Много козней дьявольских и прелестей мира, которые покушаются совратить душу с пути благочестия и от которых слово Божие предостерегает нас. Следовательно, заблуждаются те христиане, которые от этого божественного правила удаляются и ходят как слепые или находящиеся во тьме и, в конце концов, если во тьме и останутся, впадут в ров погибели.

Когда душа очистится слезами соответственно являемому ею покаянию и исполнению заповедей, тогда человек, во-первых, удостаивается благодатью Духа познать свое состояние и всего себя; потом, после тщательного и долговременного очищения сердца и укоренения глубокого смирения, начинает он мало-помалу, и некоторым образом мрачно, постигать то, что о Боге и божественных вещах; и чем больше постигает, тем более дивится и обретает большее смирение, думая о себе, что совсем недостоин познания и откровения таких тайн. Почему, хранимый таким смирением, как бы находясь за крепкими стенами, пребывает он неуязвимым от помыслов тщеславия, хотя ежедневно растет в вере, надежде и любви к Богу, и ясно видит преуспевание свое, являющееся в приложении знания к знанию и добродетели к добродетели. Когда же достигнет наконец в меру возраста исполнения Христова, и истинно обретет ум Христов и Самого Христа, тогда приходит в такое доброе состояние смирения, в котором уверен бывает, что не знает, имеет ли что-либо в себе доброе, и почитает себя рабом негодным и ничтожным.

...Как же можно сказать, что говорят истину, согласно с Павлом утверждающие, будто бы постижение Бога выше наших сил, и им не противоречит Господне слово, обещающее, что при чистоте сердца видим будет Бог?.. Естество Божие само в себе по своей сущности выше всякого постигающего мышления, как недоступное примышлениям гадательным и не сближаемое с ними; и в людях не открыто еще никакой силы к постижению непостижимого, и не придумано никакого средства уразуметь неизъяснимое. Потому великий Апостол пути Божии именует неисследованными (Рим. 11:33), означая этим словом, что на оный путь, который ведет к познанию Божией сущности, не могут и восходить человеческие помыслы, так что на нем почти никем из прошедших жизнь сию прежде нас не оставлено никакого следа постигающим примышлением, который бы означался ведением того, что выше ведения. Но таковым будучи по естеству Тот, Кто выше всякого естества, Сей невидимый и неописуемый, в другом отношении бывает видим и постигается. Способов же такого уразумения много. Ибо и по видимой во вселенной премудрости можно гадательно видеть Сотворившего все в премудрости. Как и в человеческих произведениях некоторым образом усматривается разумением творец выставляемого творения, в дело свое вложивший искусство, усматривается же не естество художника, а только художническое знание, какое художник вложил в произведение, так и мы, взирая на красоту в творении, запечатлеваем в себе понятие не  сущности, но премудрости премудро все Сотворившего. Если рассуждаем о причине нашей жизни, именно же, что не по необходимости, но по благому произволению приступил Бог к сотворению человека, опять говорим, что и этим способом узрели мы Бога, постигнув благость, а не сущность. Так и все прочее, что приводит нас к понятию лучшего и более возвышенного, подобно сему называем уразумением Бога, потому что каждая возвышенная мысль зрению нашему представляет Бога. Ибо и могущество, и чистота, и неизменяемость, и несоединяемость с противоположным, и все сему подобное запечатлевает в душах представление некоего божественного и возвышенного понятия. Итак, из сказанного открывается, что Господь истинен в Своем обетовании, говоря, что имеющие чистое сердце узрят Бога; и не лжет Павел, собственными своими словами утверждая, что никто не видел и не может видеть Бога, ибо Невидимый по естеству делается видимым в действиях, усматриваемый в чем-либо из того, что вокруг Него.

Как тому, кто не просвещен в Духе не нужно касаться духовных созерцаний, так и тому, кто богато освещается благодатью Святого Духа, не подобает приступать к беседе о них, потому что там скудость светлых мыслей окутывает ум мраком неведения, а здесь обилие их не дает говорить, так как в эту пору душа, наслаждаясь любовью Божиею, желает безмолвно наслаждаться и славою Господа. Итак, к беседе о Боге нужно приступать тогда, когда замечается средняя мера в духовном возбуждении, так как такая мера доставляет душе необходимые драгоценные слова, ясно изображающие невидимые духовные предметы, в то же самое время желаемая духовная высота питает веру говорящего о вере, чтоб учащий первым вкусил от плода ведения, источаемого любовью.

Одно из свойств Божеской жизни — то, что она есть без причины, — это выражается <словом> "нерожденный"; другое свойство этой жизни — то, что она беспредельна и бесконечна, — это обозначает слово "нетленный"; так что предмет есть безначальный и бесконечный, что выше всякого имени и понятия; а что он не есть от причины и не обратится когда-нибудь в небытие — это означается примышлением этих имен.

...Обращая внимание на вещественное рождение, <Евномий> дольнему естеству предоставляет учить нас, как должно мыслить о Единородном Боге; и поскольку вол, или осел, или верблюд не существует прежде собственного рождения, то и относительно Единородного хочет утверждать то же, что дает видеть порядок дольней природы и у животных; а не разумеет этот плотской богослов даже и того, что если говорится о Боге, что Он Единороден, то сим самым словом обозначается Его необщность со всяким рождением и особность. Ибо как было бы единородно Его рождение, если бы по значению и тождеству имело общность с иным рождением? Наименованием Единородный собственно и точно изъявляется то, что о Нем должно разуметь нечто единственное и исключительное, чего нельзя находить в ином рождении; так что если б что-нибудь, свойственное дольнему рождению усматривалось и в Нем, то Он уже не был бы более Единородным, став по каким-либо свойствам рождения общником с прочими рожденными. Потому что если бы и о Нем говорилось то же, что говорится о других существах, пришедших в бытие через рождение, то значение слова Единородный изменилось бы, означая братское какое-то отношение <к твари>. Итак, если значением слова Единородный указывается на несмешение и необщность с прочими происшедшими существами, то не допустим мыслить о ипостаси Сына, которая от Отца, ничего такого, что усматривается в дольнем рождении. Но свойство всех существ, имеющих бытие через рождение, — не существовать до рождения; следовательно, это чуждо свойства Единородного, Коему, как свидетельствует наименование Единородный, не присуща никакая неправильность способа обыкновенного вида рождения.

В этой жизни можно усматривать и начало существ, и конец; а Божество превыше твари не допускает ни начала, ни конца, но, будучи выше означаемого тем и другим, пребывает всегда одним и тем же. Оно в себе самом имеет движение жизни, а не через какие-либо расстояния переходит в ней от одного состояния к другому ,ибо не через общение с иною жизнию приходит к жизни, причем следовало бы думать, что есть и конец, и начало общения; но Само, что есть, то и есть жизнь, в Нем действующая, — жизнь, которая не делается ни большей, ни меньшей от какого-либо приложения или отнятия. Ибо приращение чего-либо для увеличения не имеет места в бесконечном; а мысли об уменьшении не допускает бесстрастность естества.

Трудами и искушениями должны мы очистить образ, по коему были мы созданы разумными и способными воспринимать всякое разумение и Богу уподобление, нося чувства, чистые от всякой скверны через переплавление их неким образом в пещи искушений, и претворяемы бывающие в царское достоинство.

Часто удивлялся я тем, которые, ни во что не ставя веру и достойную жизнь, начинают исследования и изыскания о том, чего найти невозможно и вторжение во что прогневляет Бога. Ибо если и попытаемся познать то, что Богу не было угодно сделать доступным нашему ведению, все равно не познаем <ибо возможно ли это вопреки Божией воле?>. И останется одна только опасность, угрожающая нам за это вторжение. Потому оставим исследования о сверхъестественном и совсем не доступном. Вернемся в пристань правой веры и достойной жизни и здесь обретем безопасность.

Не слышащие только слово Божие ублажаются, но слышащие и хранящие его, как говорит Христос: «Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его» (Лк. 11:28). Поэтому нужно стараться слышать и хранить слышанное с Божией помощью. И апостол увещевает христиан: «Будьте же исполнители слова, а не слышатели только, обманывающие самих себя. Ибо, кто слушает слово и не исполняет, тот подобен человеку, рассматривающему природные черты лица своего в зеркале: он посмотрел на себя, отошел и тотчас забыл, каков он» (Иак. 1: 22–24). Ибо не для того Бог Свое слово объявил, чтобы оно только извне, на бумаге, как мертвое начертание, лежало, но чтобы в сердцах наших принесло плод. Слово Божие есть семя живое, божественное, которое должно прорастать на земле сердец наших духовными плодами. Зачем посеянное на земле семя нужно, если оно плода не приносит? Так и слово Божие, проповеданное и слышанное, бесполезно, если не приносит плода в сердцах наших, то есть когда по правилу его мы не стараемся исправить нашу жизнь. Бесполезно слышать слово Божие и не жить по правилу его: только в горшее осуждение будет нам слышанное и не сохраненное слово Божие.

...Хотя Божия добродетель и неподражаема, но, когда по возможности стараемся подражать ей, не будем в том безуспешными. Как учителя чистописания, взяв грифель, выводят для детей красивые буквы, чтобы они хотя бы отдаленно смогли воспроизвести образец, так и Божия благодать предложила нам образцы добродетели, чтобы мы подражали, насколько для нас достижимо. Поэтому-то сама невозможность достичь совершенства образца пусть не отвращает нас от того, что для нас возможно. Напротив, пусть великим представляется нам то, что удостоены мы хотя бы отчасти сделаться подражателями Божию образу.

Есть пять видов познания о Боге. Первый — что Бог не есть ничто из всего сущего, видимого или мыслимого; второй — что всякая вещь видимая или мыслимая от Бога получила бытие и прежде того не существовала; третий — что Бог все создал, приведший то из небытия в бытие не потому, чтобы имел нужду в чем-либо из того, но по единой благости Своей, чтобы сделать твари причастными славы Своей, и силы, и благобытия; четвертый — что Он естеством благ, и хочет всякого блага и добра, и ненавидит всякое зло и всякий грех; пятый — что добродетельная и богоугодная жизнь справляется силою Божиею, и другим способом она справлена быть не может, если таким образом не посодействует и не поможет сила Божия, все мысленно и невидимо объемлющая и содержащая.

Подумай, несчастный и жалкий, кто ты и Кого исследуешь? Ты — человек, а исследуешь Бога? Достаточно одних этих названий, чтобы выразить крайность безумия! Человек — земля и пепел, плоть и кровь, трава и цвет травы, тень и дым и тщета и все, что только есть негоднее и немощнее этого. Не подумайте, что это сказано к осуждению природы человеческой; не я говорю это, но пророки так рассуждают, не к бесчестию нашего рода, но для усмирения надменности безумных, не для унижения нашей природы, но для низложения гордости неистовствующих.

Поскольку многое потребно, чего верующие должны искать для богопознания и добродетели, каковы: освобождение от страстей, терпение искушений, разумение добродетелей и видов соответственных им деяний, изгнание пристрастия души к плоти, отчуждение расположения чувства к чувственному, совершенное отстранение ума от всего тварного, и — обще сказать — бесчисленное есть множество вещей, которые потребны для удаления от греха: и неведение, и стяжание ведения и добродетели, то Господь и сказал: и всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите (Мф. 21: 22), выражая тем, что вообще всего, что способствует к богопознанию и добродетели, и притом этого одного, благочестивые с разумом и верою должны искать и испрашивать: ибо это все душеспасительно для нас, и Господь всегда подает это просящим у Него.

Кто же хочет Божество Небесного Духа найти на страницах Богодухновенного закона, тот увидит многие, частые и вместе сходящиеся стези, если только пожелает видеть, если сколько-нибудь сердцем привлек чистого Духа, и ум у него острозрителен. А если кто потребует открытых слов вселюбезного Божества, то пусть знает, что неблагоразумно его требование. Ибо доколе большей части смертных не было явлено Божество Христово, не надлежало возлагать невероятного бремени на сердца до крайности немощные. Не для начинающих благовременно совершеннейшее слово. Кто станет слабым еще глазам показывать полный блеск огня или насыщать их непомерным светом? Лучше постепенно приучать их к яркому блеску, чтобы не повредить и самых источников сладостного света. Так и слово, открыв прежде всецелое Божество Царя Отца, стало озарять светом великую славу Христову, являемую немногим разумным из людей, а потом, яснее открыв Божество Сына, осияло нам и Божество светозарного Духа. И для тех прорицало оно малый свет, большую же часть предоставило нам, которым потом обильно и в огненных языках разделен Дух, показавший явные признаки Своего Божества, когда Спаситель вознесся от земли. Знаю же, что Бог есть огонь на злых и свет для добрых.

Если хочешь быть богом, показывай свою деятельность не в том, чтобы делать зло, но в том, чтобы делать добро.

...Взирая на величие неба и рассматривая стройность творения, можно было людям познавать и Вождя твари — Отчее Слово, Которое Своим о всем промышлением всем даёт познавать и Отца...

Старания человеческие без помощи Божией бессильны. Поле – сердце человеческое – соединиться с небесным семенем и принести плод не может. Здесь должна действовать сила и помощь Небесного Делателя, Иисуса Христа, как Он Сам говорит: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5). Поэтому желающему и старающемуся принести плод слова Божиего надо усердно молиться, чтобы Сам Господь творил и растил плод слова Своего в наших сердцах. «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Мф. 7:7–8). Поэтому с таким великим усердием молится святой Давид во всем сто восемнадцатом псалме, чтобы Сам Бог вел его по пути заповедей Своих и творил плод слова Своего. Господи, Иисусе Христе, Слове безначального Отца, помоги нам.

Божественное же и несозданное естество пресущественно, так как оно превосходит сущность всего тварного; называясь пресущественным, оно, однако, имеет сущность <ενουσιος> и ипостась <ενυποστατος>, будучи мыслимо превыше всякой сущности и совершенно несравнимо с тварной ипостасью, ибо оно все неограниченно по природе.

Если трудно познать самого себя, и в настоящее время, в роде этом весьма немногие знают себя и могут потому философствовать, — так как любовь к истинной философии иссякла, по причине нерадения, овладевшего нами, и по причине мирских забот, господствующих в нас, предпочитающих небесному и вечному земное, временное и ничтожное, и даже совсем не сущее, т.е. грехи; если, говорю, трудно познать самого себя, не тем ли более трудно познать Бога? Это не только трудно, но даже совсем неразумно и бессмысленно пытать и исследовать существо Божие. Чего же ради вы, о человеки, не заботитесь более о том, чтоб увидеть себя в лучшем состоянии, но, нерадея о своем исправлении, пытаете то, что касается Бога и божеских вещей? Нам надобно прежде прейти от смерти в жизнь, принять в себя свыше семя Бога живого, родиться от Него духовно, стать чадами Ему, воспринять в души свои благодать Святого Духа, — и тогда уже, под действием просвещения от Святого Духа, приступать беседовать о том, что касается Бога, сколько то доступно для нас и сколько просвещаемы будем от самого Бога.

...Как этот чувственный свет не для всех равно сияет, но для тех, которые имеют глаза, бодрствуют и могут беспрепятственно наслаждаться появлением солнца, так и Солнце правды, Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. (Ин. 1:9), не всем даст видеть светозарность Свою, но тем, которые живут достойно Света.

Нет ничего хуже, чем судить и измерять дела Божественные соображениями человеческими. Таким образом можно далеко отпасть от камня веры и лишиться света. Желающий объять лучи солнца глазами человеческими не только не объемлет их и не достигнет цели, но еще и отдалится от нее и потерпит великий вред, повредив зрение. Тем более дерзающий вместить своими умствованиями Свет неприступный потерпит вред, оскорбляя Бога.

В душе бодрственной и внимательной не оскудевают и заботливость угодная Богу, и благой помысел, а напротив того, видит она, что сама для них недостаточна, потому что если телесное око недостаточно к рассмотрению даже немногих Божиих созданий, и не насыщается, посмотрев на что либо однажды, но и непрестанно рассматривая одно и то же, не перестаёт, однако же, смотреть; то тем более душевное око, если оно бодрственно и внимательно, недостаточно к познанию Божиих чудес и судеб. Если же оскудевает в душе благой помысел, то явно, что оскудевает также; в ней просвещение, не по оскудению просвещающего, но от усыпления того, что должно быть просвещено.

Един есть Господь и Законоположник, как написано, одна власть и одно Богоначалие над всем.

Если же во всяком случае надлежит исповедовать безначальность Отца, то не допытывайся какого-либо определенного указания началу жизни Сына... но достаточно представлять, что Отец прежде Сына в значении только причины, не предполагая, что жизнь Отца была отделенною и особою когда-либо до рождения Сына, чтобы с сим понятием не вошло вместе некое представление о протяжении, до явления Сына измеряемом жизнию Рождшего; необходимым следствием чего будет предположение некоторого начала в жизни Отца, на котором остановится вымышленное ими протяжение времени, пока Отец не был Отцем, простирающееся вверх и определяющее собою начало умопредставленной ими предшествующей жизни Отца. Но, исповедуя то, что от Отца, хотя покажется это и смелым, не отрицаем, что оно с Отцем, путеводимые к этому понятию Писанием. Ибо, слыша от премудрости о сиянии вечного света (Евр. 1: 3), вместе с вечностию созерцаем сияние первообразного света, и представляя себе причину сияния, и не допуская старейшинства. И таким образом сохраняется у нас учение благочестия: и у Сына нет недостатка в высшей части жизни, и вечность Отца не умаляется предположением определенного начала у Сына.

Божество, как лучезарное и гораздо светлейшее солнца, не может быть видимо, потому что для смертных очей оно невместимо, а уму представить Его невозможно, да и наиболее чистому уму сообщает Оно лучи свои в промысле, постигнуть же весьма трудно, Оно больше и выше всего умом представляемого, но удобно приобрести Его благоволение, Оно целует и любит добродетель. Поэтому, если желательно нам вместить для всех невместимое и сподобиться достояния превышающего всякое достоинство, то украсим себя целомудрием, справедливостью, мудростью. Ибо, кроме души невинной, не определяет для Себя Божество другого более свойственного и приличного места. Поэтому и изрекло: «Вселюсь в них и буду ходить в них» (2 Кор. 6:16).

Постоянно читающий Божественные Писания <в простоте сердца> и стоящий при их потоках, хотя бы не имел никакого толкования, как бы корнями впитывает великую пользу.

...Люди невежественные, по своему нечестию, прилагают к Богу сказанное человекообразно...

О том, что выражено ясными словами, мы можем твердо выразить свое мнение. А те предметы, которые для нашего размышления и упражнения Дух Божий поместил в Священное Писание, чтобы о них мы заключали только по некоторым знакам и предположениям, нужно обсуждать неспешно и осторожно, так как утверждение их зависит от произвола рассуждающего.

...Когда ум бывает в Боге, то сперва от пламенной любви ищет уразумения естества Его, но утешение находит при этом не из познания того, что есть в Нем, ибо это невозможно и невместительно равно для всякого сотворенного естества, а утешается познанием того, что окрест Его, как то: вечности, беспредельности, неописанности, благости, премудрости и силы вседетельной, всепромыслительной и всесудительной. И то только в Нем всякому постижимо, что Он беспределен, и самое познание недоведомости Его есть ведение, превосходящее ум...

Христос больше похвалил усердие Марии, чем Марфы: «Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк. 10:42). Похвально было усердие Марфы, которая старалась принять Христа, но более похвально усердие Марии, которая прилежно слушала слово Божие. Марфа старалась принять Его в доме, а Мария в душе, потому Христу было приятнее усердие Марии, чем Марфы. А если Христос так хвалит усердие Марии в слушании слова Божия, тем Он учит нас, чтобы мы подражали тому же духовному усердию.

Един Бог, Единица безначальная и пресущная, частей не имеющая и нераздельная; один и тот же и Единица и Троица.

Что же такое Бог? Как скажу что-либо о том, чего невозможно ни видеть, ни в слух вместить, ни сердцем объять? Какими словами изображу естество? Какое подобие блага этого найду в известных нам благах? Какие изречения изобрету к обозначению неизреченного? Слышу, что Священное Писание повествует великое о превысшем Естестве, но что это значит в сравнении с самим Естеством? Столько изрекло слово, сколько способен я принять, а не сколько вмещает в себе означаемое. Как вдыхающие в себя воздух принимают его, каждый по своей вместимости, один больше, другой меньше, но и тот, кто содержит в себе много, не всю стихию вмещает внутри себя, а напротив того, и он, сколько мог, столько и принял в себя из целого, и это в нем целое, так и богословские понятия Святого Писания, у богоносных мужей изложенные нам Святым Духом, для нашей меры понимания высоки, велики и превосходят всякую величину, но не достигают до величины истинной. Сказано: «Кто исчерпал воды горстью своею и пядью измерил небеса» (Ис. 40, 12)? Видишь ли, какая высокая мысль у описывающего несказанное могущество? Но что это значит в сравнении с действительно Сущим? Пророческое слово в таких высоких выражениях показало только часть Божественной деятельности, о самой же силе, от которой деятельность, не говорю уже о естестве, от Которого сила, не сказало, не имело в виду говорить, а напротив того, касается словом, но некоторым догадкам, изображающего только собою Божество, как бы от лица Божия произнося такие слова: «Кому Меня уподобите?» (Пс. 46, 5), говорит Господь. Такой же совет предлагает и Екклесиаст собственными своими словами: «Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово пред Богом; потому что Бог на небе, а ты на земле» (Еккл. 5:1), взаимным расстоянием этих стихий, как думаю, показывая, в какой мере естество Божие превышает земные помыслы.

Един есть Бог — безначальный, непостижимый всякую совершенно мысль исключающий о "когда" и "как" есть, как для всех недоступный и никакою тварью непознаваемый в естестве Своем.

Кто истинно, и как должно, взирает на богословие, тот, без сомнения, покажет жизнь согласную с верою. А это не иначе возможно, как по низложении плотского восстания упражнениями в добродетели.

Явно, что Бог, как Творец, имеет и созидательное Слово не извне, но собственно от Себя.

Если хочешь войти в исследование сущности Врача, то не найдешь ни пути, ни конца своему исследованию. Ибо для всякого, кто вознамерился идти таким путем исследования. путь этот тотчас оказывается непроходимым. Непроходим и пустынен путь этот под ногами его, нет на нем ни пристанища, ни упокоения. Что ж будешь делать, несчастный, в непроходимой пустыне, не находя себе пристанища и упокоения? Куда доспеешь, несмысленный, в страшной непроходимости, вовсе не имея перед собою ни пристанища, ни конца? Куда пойдешь, ничтожный? Исследование о Единородном Сыне — необъятное море. А ты — то же, что ввергающаяся в него малая глыба земной пыли. Если захочешь пуститься в это море исследования: где тогда будешь, несчастный? Видел ли кто когда, чтобы рыхлая груда пускалась в море исследовать всю глубину великого моря? Или слыхал ли также кто, чтобы отваживалось исследовать силу ветра сыпучее вещество, повсюду рассеваемое даже слабым дуновением ветра, не имеющее в себе ни самостоятельности, ни силы, чтобы на одно мгновение устоять против ветра. И солома отваживается испытывать силу огня! Исследование Бога есть огонь пожигающий. Для чего же, несчастный, сам себя попаляешь в страшном пламени?
Скажи мне, безрассудный, как изобразить в уме своем беспредельного, славного и страшного Создателя всей твари, перед взором Которого тает всякая тварь, как воск пред лицом огня. Всякая тварь видимая, а равно и невидимая, тает перед взором Его, как воск, в мгновение ока; а ты, безрассудный, по своей грубости и дерзости, думаешь постигнуть Великого, Страшного, Славного и Несравненного? В упоении находишься ты, несчастный, не зная сам себя, а также ни природы своей, ни своего ничтожества. И того не знаешь, ничтожный, как сам ты сотворен: как же, не зная сам себя, входишь в исследование о страшном и славном Владыке?

Божество всегда то же, и навсегда будет тем, чем есть теперь, в Нем ничего не пребывает ни от прибавления чего-либо, ни от приложения несуществующего, но всегда существует со всем, что понимается и называется благом.

Что же означается тем, что Моисей пребывает во мраке и в нем только видит Бога?.. И этого не почитаем выходящим из ряда представляющегося высшему нашему взгляду Учит же сим Слово, что ведение благочестия в первый раз бывает светом для тех, в ком появляется. Почему представляемое в уме противоположно благочестию есть тьма, а отвращение от тьмы делается причастием света. Ум же, простираясь далее, с большею и совершеннейшею всегда внимательностью углубляясь в уразумение истинно постижимою, чем паче приближается к созерцанию, тем более усматривает несозерцаемость Божественного естества. Ибо, оставив все видимое, не только что восприемлет чувство, но и что видит, кажется, разум, непрестанно идет к более внутреннему, пока пытливостью разума не проникнет в незримое и непостижимое, и там не увидит Бога. Ибо в нём истинное познание искомого; в том и познание наше, что не знаем, потому что искомое выше всякого познания, как бы некиим мраком, объято отовсюду непостижимостью. Посему и возвышенный Иоанн, бывший в сем светозарном мраке, говорит: Бога не видел никто никогда (Ин. 1:18), решительно утверждая этими словами, что не людям только, но и всякому разумному естеству недоступно ведение Божией сущности. Потому Моисей, когда стал выше ведением, тогда исповедует, что видит Бога во мраке, т. е. тогда познает, что Божество в самом естестве Своем то самое и есть, что выше всякого ведения и постижения. Ибо сказано: Моисей вступил во мрак, где Бог (Исх. 20:21). Кто же Бог? Тот, Кто мрак сделал покровом Своим (Пс. 17:12), как говорит Давид. В этом мраке и посвященный в тайны.

Доброта небесного Слова не может быть ясно передана в учении, если, по долговременном изведании учений истины, не возможем собственным опытом постигнуть благость Господню.

Скажешь мне: но как для человеческого смирения возможно простирать стремление к блаженству, усматриваемому в Боге, когда в самом повелении как будто выказывается неудобоисполнимость его? Ибо как возможно земному уподобиться Тому, Кто на небесах, когда самое различие по естеству показывает недостижимость подражания? Ибо как невозможно лицом достать до величия небес и содержащихся в них красот, так и земному человеку равно невозможно уподобиться Небесному Богу. Но Слово <Писания говорит> о том ясно: не приравнивать естество человеческое естеству Божескому повелевает оно, но <Его> благим действиям, сколько возможно, подражать в жизни. Итак, какого рода наши действия могут быть подобны действиям Божиим? Отчуждаться всякого зла, сколько возможно, делом, словом и помышлением стараясь быть чистыми от осквернения им.

Писание пророческое и апостольское имеет в себе некую особую силу, так что читающие и познающие его со вниманием чувствуют на себе его духовное воздействие. И получают поощрение к благочестию, к презрению мира и к желанию небесных благ, живое утешение в печалях и скорбях, обращаются к истинному покаянию. «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого; оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4:12)... Читаем в истории церковной, что многие язычники, читая Священное Писание, обратились к истинному Богу и приняли веру Христову и сделались достойными христианами, о чем свидетельствует и обращение всех народов. Это происходит от силы и действия духовного, сокровенного в Священном Писании. Ибо оно дано нам от Бога ради спасения нашего: «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин. 20:31).

«Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Кор. 13:12).Настоящее – тень будущего. Ибо в святом Крещении мы видим образ воскресения, а тогда воскреснем. Здесь видим прообразы Владыки, а там увидим Его Самого. Это значат слова «лицем к лицу».

Может быть, возразишь мне следующее: если Отец, равно как и Сын, все наполняет, то какое же место остается для силы враждебной? Ибо вместе с собою иметь врага — Богу не приличествует. А если там, где находится князь злобы, Бога нет, то Бог окажется ограниченным и объемлющим только часть всего. Отвечаю, что Он вездесущ, и нет места, где Бога нет, хотя в каком-либо месте и находится князь злобы. Ибо лучи солнца не оскверняются, падая на грязь и нечистоты, но даже уничтожают их, иссушая своим жаром; так и Бог наш именуется огнем поядающим (Евр. 12:20); и еще: огнь перед Ним возгорится (Пс. 49:3), дабы для возлюбленных служить светильником и светом, а для врагов пламенем поядающим; ибо вокруг попаляет, сказано, врагов Его (Пс. 96:3). Потому и князь злобы, желая избегнуть огненосных стрел Божиих, бегает по всем местам. Всюду находя Бога, проходит по всем людям; когда находит пламенеющих Духом, бежит и от их пламени. А найдя в ком-нибудь, не имеющем Духа Божия, выметенное и убранное убежище (Мф. 13:44), он, по кратком отдохновении, погибнет вместе с радушно принявшим его; ибо одинаково окажется врагом и принявший его, соделав своим другом противника Божия.

Иного способа к тому, чтобы Бог открылся в ком-либо, не может быть, кроме точного исполнения заповедей Его, если... он будет хранить их, соблюдать и исполнять со всем усердием и ревностью. Живущие таким образом не остаются вдали от Царствия Божиего. По мере ревности и усердия в исполнении заповедей приемлют они Божественные созерцания, как воздаяние – большее или меньшее, раньше или позже, в соответствии со своими подвигами.

Нужно быть чистым, насколько возможно, чтобы Свет приемлем был светом; нужно говорить о Боге перед людьми усердными, чтобы слово, падая на бесплодную землю, не оставалось бесплодным. Нужно богословствовать, когда внутри нас тишина и ум не кружится по внешним предметам, чтобы не прерывалось дыхание, как у всхлипывающих. При этом можно богословствовать лишь постольку, поскольку сами постигаем Бога и Он может быть постигаем. Так, сами приобретя познание и другим его передав, приступим к изложению Богословия по образу Писания. Направлять же слова предоставим Отцу и Сыну и Святому Духу: Отцу – да благословит, Сыну – да содействует слову, Духу – да вдохновит его. Лучше же сказать: да будет на нем – единое озарение Единого Божества, целостное в разделении и разделенное в целостности, что уже выше разумения.

Кто, ощутив сердцем всемогущество Божие, которое творит все из ничего, не убоится Его и не смирится перед Ним? Кто, познав везде присутствие Божие, не отдает Ему, как везде присутствующему, достойной чести, и решится перед Ним грешить? Перед царем не осмелится бесчинствовать, решится ли перед Богом, Царем всемогущим и страшным? Нет, будет всегда осторожен и, будто пригвожденный, окажется неподвижным ко всякому злу. Кто, зная Его всеведение и Его правду, не убоится Его праведного суда и не подвигнется к истинному покаянию? Подумай и о прочих Его свойствах и увидишь, что от познания их последует истинное покаяние, благочестие и почитание. Бог не может быть познан и не почитаем. Знать Бога и не почитать Его от сердца – было бы противоречием, ибо познав высочайшее добро, нельзя Его не любить. Все от природы стремятся к добру, желают и любят его. Хотя многие любят зло, но если оно принимает вид добра. Зло как зло любить невозможно, и всякий от него убегает. И чем более человек познает Бога, тем более почитает Его; и тем более познает, чем более рассуждает о Его божественных свойствах и поучается в Его святом слове. Однако всегда нужно помнить, что познать Бога – без Бога мы не можем. Поэтому надо Ему молиться, чтобы Он Сам просветил нас Своим познанием.

Из многих выражений, прилагаемых к Божескому естеству, мы учимся надлежащему образу мыслей о Боге, но не познаем из этих выражений того, что Он представляет собой в действительности. Всячески избегая внесения каких-нибудь нелепых мыслей в представления о Боге, мы употребляем многие и разнообразные наименования Его, приспособляя имена к различию понятий. Так как не отыскано никакого имени, объемлющего Божеское естество и пригодного к соответственному выражению Его существа, то многими именами, соответственно различным понятиям выражая то или другое особенное представление о Нем, именуем Его Божеством, извлекая из разнообразных и многоразличных обозначений Его некоторые общие наименования для познания искомого.

Как Он Сам сначала познал меня и Сам снизошел ко мне, так и я поднимусь к Нему тогда гораздо больше, чем теперь. Солнце должно сначала засиять для сидящего во мраке, тогда уже и сам он будет стремиться к свету. Такой же смысл в словах «подобно как я познан» не тот, будто мы познаем Его так, как Он нас, но как Он Сам снизошел к нам теперь, так и мы поднимемся к Нему тогда, узнаем многое такое, что ныне сокровенно, и сподобимся блаженнейшей беседы и премудрости.