Богопознание

Един есть Господь и Законоположник, как написано, одна власть и одно Богоначалие над всем.

Постоянно читающий Божественные Писания <в простоте сердца> и стоящий при их потоках, хотя бы не имел никакого толкования, как бы корнями впитывает великую пользу.

...Люди невежественные, по своему нечестию, прилагают к Богу сказанное человекообразно...

О том, что выражено ясными словами, мы можем твердо выразить свое мнение. А те предметы, которые для нашего размышления и упражнения Дух Божий поместил в Священное Писание, чтобы о них мы заключали только по некоторым знакам и предположениям, нужно обсуждать неспешно и осторожно, так как утверждение их зависит от произвола рассуждающего.

Что же означается тем, что Моисей пребывает во мраке и в нем только видит Бога?.. И этого не почитаем выходящим из ряда представляющегося высшему нашему взгляду Учит же сим Слово, что ведение благочестия в первый раз бывает светом для тех, в ком появляется. Почему представляемое в уме противоположно благочестию есть тьма, а отвращение от тьмы делается причастием света. Ум же, простираясь далее, с большею и совершеннейшею всегда внимательностью углубляясь в уразумение истинно постижимою, чем паче приближается к созерцанию, тем более усматривает несозерцаемость Божественного естества. Ибо, оставив все видимое, не только что восприемлет чувство, но и что видит, кажется, разум, непрестанно идет к более внутреннему, пока пытливостью разума не проникнет в незримое и непостижимое, и там не увидит Бога. Ибо в нём истинное познание искомого; в том и познание наше, что не знаем, потому что искомое выше всякого познания, как бы некиим мраком, объято отовсюду непостижимостью. Посему и возвышенный Иоанн, бывший в сем светозарном мраке, говорит: Бога не видел никто никогда (Ин. 1:18), решительно утверждая этими словами, что не людям только, но и всякому разумному естеству недоступно ведение Божией сущности. Потому Моисей, когда стал выше ведением, тогда исповедует, что видит Бога во мраке, т. е. тогда познает, что Божество в самом естестве Своем то самое и есть, что выше всякого ведения и постижения. Ибо сказано: Моисей вступил во мрак, где Бог (Исх. 20:21). Кто же Бог? Тот, Кто мрак сделал покровом Своим (Пс. 17:12), как говорит Давид. В этом мраке и посвященный в тайны.

«Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Кор. 13:12).Настоящее – тень будущего. Ибо в святом Крещении мы видим образ воскресения, а тогда воскреснем. Здесь видим прообразы Владыки, а там увидим Его Самого. Это значат слова «лицем к лицу».

Может быть, возразишь мне следующее: если Отец, равно как и Сын, все наполняет, то какое же место остается для силы враждебной? Ибо вместе с собою иметь врага — Богу не приличествует. А если там, где находится князь злобы, Бога нет, то Бог окажется ограниченным и объемлющим только часть всего. Отвечаю, что Он вездесущ, и нет места, где Бога нет, хотя в каком-либо месте и находится князь злобы. Ибо лучи солнца не оскверняются, падая на грязь и нечистоты, но даже уничтожают их, иссушая своим жаром; так и Бог наш именуется огнем поядающим (Евр. 12:20); и еще: огнь перед Ним возгорится (Пс. 49:3), дабы для возлюбленных служить светильником и светом, а для врагов пламенем поядающим; ибо вокруг попаляет, сказано, врагов Его (Пс. 96:3). Потому и князь злобы, желая избегнуть огненосных стрел Божиих, бегает по всем местам. Всюду находя Бога, проходит по всем людям; когда находит пламенеющих Духом, бежит и от их пламени. А найдя в ком-нибудь, не имеющем Духа Божия, выметенное и убранное убежище (Мф. 13:44), он, по кратком отдохновении, погибнет вместе с радушно принявшим его; ибо одинаково окажется врагом и принявший его, соделав своим другом противника Божия.

Как Он Сам сначала познал меня и Сам снизошел ко мне, так и я поднимусь к Нему тогда гораздо больше, чем теперь. Солнце должно сначала засиять для сидящего во мраке, тогда уже и сам он будет стремиться к свету. Такой же смысл в словах «подобно как я познан» не тот, будто мы познаем Его так, как Он нас, но как Он Сам снизошел к нам теперь, так и мы поднимемся к Нему тогда, узнаем многое такое, что ныне сокровенно, и сподобимся блаженнейшей беседы и премудрости.

...Всякий, кто верит Святым Писаниям, да покланяется Троице — несозданной, непреложной, неизменной, всемогущей, собезначальной, совечной и единосущной Отцу и Сыну, прежде бесплотному, а наконец, по Своему хотению совершенно вочеловечевшемуся, без греха, непреложно и неизменно, — так как, сделавшись человеком, Он остался быть и Богом, потому что не лишился Своей славы и достоинства, — и Духу Святому, Духу, глаголавшему через пророков. Говорящим же, что Сын или Дух преложились, или изменились, или произошли из другой сущности, или из не сущего, или что было время, когда не были, — таких Кафолическая Церковь да анафематствует!

Что со мною? Опять ниспадаю до речений человеческих. Ибо как можно назвать простое таковым? И не количественное – стольким? Но простите слову — орудию малому; я говорю о Высочайшем! Великий и Долготерпеливый — Естество неописуемое и бестелесное, потерпит и то, что говорим о Нем как о теле, и употребляем речения, далеко не соответствующие истине. Ибо если Он принял плоть, то не погнушается и подобным словом.

«Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8). Бог предлагается зрению очистивших сердце. Но, как говорит великий Иоанн: «Бога не видел никто никогда» (Ин. 1:18). Подтверждает это высокий разумением Павел: «Которого никто из человеков не видел и видеть не может» (1 Тим. 6:16)... И Моисей утверждал, что Бог недоступен намеревающемуся учить о Нем, потому что разум наш никак не может приблизиться к Нему из-за непостижимости Его. Ибо Он говорит: «человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх. 33:20). Видение Бога – это и есть Вечная Жизнь, а такие столпы веры, как Иоанн, Павел и Моисей, признают это невозможным. Видишь ли круговорот, которым увлекается душа в глубину смысла этих слов? Бог – Жизнь, кто не видит Его, не видит и Жизни... На что же опереться человеческой надежде? Но Господь подкрепляет слабеющую надежду, как поддержал Он утопающего Петра, снова поставив его на воду. Потому если и к нам, не твердо стоящим над глубиной умозрений, протянется рука Слова, удержит нас на твердой мысли, то и мы будем бесстрашно руководствоваться Словом.

Богоподобна, сколько оно для нас доступно, невозможно улучить ревнителю, если он наперед теплыми слезами не смоет приразившейся к нему тины греховной и не прилепится к исполнению святых заповедей Христовых. Иначе невозможно ему сделаться причастником неизреченных Божиих благ. Ибо желающий умно вкусить божественной сладости всецело отстает от всякого мирского чувства и душу свою всю занимает созерцанием отложенных святым благ.

...<Бог> столько познается нами, сколько может кто увидеть безбрежного моря, стоя на краю его ночью с малою в руках зажженною свечою. Много ли, думаешь ты, увидит этот из всего того безбрежного моря? Конечно, малость некую, или почти ничего. При всем том он хорошо видит воду ту и знает, что пред ним море, что море то безбрежно, и что он не может его все обнять взором своим. Так есть дело и в отношении к нашему Богопознанию.

Всем христианам, которые хотят иметь истинную и живую веру, хранить ее до конца и так спастись, нужно прилежное чтение или слушание <Священного Писания>. Как идущему по дороге или делающему что-нибудь нужен свет, так идущим к вечной жизни и подвизающимся в вере и благочестии, нужен светильник слова Божьего, чтобы не заблудились и не сбились на путь нечестивых. И как тело каждый день укрепляется пищей, чтобы не ослабело и, ослабев, не погибло, так нужно каждый день укреплять душу духовной пищей слова Божьего, чтобы душа, истаяв, от голода, не ослабела и не погибла. Слеп человек... и требует просвещения, слаб он, и потому нужно ему подкрепление; ленив и уныл, и потому нужно ему поощрение и утешение – все это он получает из слова Божьего. Много козней дьявольских и прелестей мира, которые покушаются совратить душу с пути благочестия и от которых слово Божие предостерегает нас. Следовательно, заблуждаются те христиане, которые от этого божественного правила удаляются и ходят как слепые или находящиеся во тьме и, в конце концов, если во тьме и останутся, впадут в ров погибели.

...Как же можно сказать, что говорят истину, согласно с Павлом утверждающие, будто бы постижение Бога выше наших сил, и им не противоречит Господне слово, обещающее, что при чистоте сердца видим будет Бог?.. Естество Божие само в себе по своей сущности выше всякого постигающего мышления, как недоступное примышлениям гадательным и не сближаемое с ними; и в людях не открыто еще никакой силы к постижению непостижимого, и не придумано никакого средства уразуметь неизъяснимое. Потому великий Апостол пути Божии именует неисследованными (Рим. 11:33), означая этим словом, что на оный путь, который ведет к познанию Божией сущности, не могут и восходить человеческие помыслы, так что на нем почти никем из прошедших жизнь сию прежде нас не оставлено никакого следа постигающим примышлением, который бы означался ведением того, что выше ведения. Но таковым будучи по естеству Тот, Кто выше всякого естества, Сей невидимый и неописуемый, в другом отношении бывает видим и постигается. Способов же такого уразумения много. Ибо и по видимой во вселенной премудрости можно гадательно видеть Сотворившего все в премудрости. Как и в человеческих произведениях некоторым образом усматривается разумением творец выставляемого творения, в дело свое вложивший искусство, усматривается же не естество художника, а только художническое знание, какое художник вложил в произведение, так и мы, взирая на красоту в творении, запечатлеваем в себе понятие не  сущности, но премудрости премудро все Сотворившего. Если рассуждаем о причине нашей жизни, именно же, что не по необходимости, но по благому произволению приступил Бог к сотворению человека, опять говорим, что и этим способом узрели мы Бога, постигнув благость, а не сущность. Так и все прочее, что приводит нас к понятию лучшего и более возвышенного, подобно сему называем уразумением Бога, потому что каждая возвышенная мысль зрению нашему представляет Бога. Ибо и могущество, и чистота, и неизменяемость, и несоединяемость с противоположным, и все сему подобное запечатлевает в душах представление некоего божественного и возвышенного понятия. Итак, из сказанного открывается, что Господь истинен в Своем обетовании, говоря, что имеющие чистое сердце узрят Бога; и не лжет Павел, собственными своими словами утверждая, что никто не видел и не может видеть Бога, ибо Невидимый по естеству делается видимым в действиях, усматриваемый в чем-либо из того, что вокруг Него.

Часто удивлялся я тем, которые, ни во что не ставя веру и достойную жизнь, начинают исследования и изыскания о том, чего найти невозможно и вторжение во что прогневляет Бога. Ибо если и попытаемся познать то, что Богу не было угодно сделать доступным нашему ведению, все равно не познаем <ибо возможно ли это вопреки Божией воле?>. И останется одна только опасность, угрожающая нам за это вторжение. Потому оставим исследования о сверхъестественном и совсем не доступном. Вернемся в пристань правой веры и достойной жизни и здесь обретем безопасность.

Не слышащие только слово Божие ублажаются, но слышащие и хранящие его, как говорит Христос: «Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его» (Лк. 11:28). Поэтому нужно стараться слышать и хранить слышанное с Божией помощью. И апостол увещевает христиан: «Будьте же исполнители слова, а не слышатели только, обманывающие самих себя. Ибо, кто слушает слово и не исполняет, тот подобен человеку, рассматривающему природные черты лица своего в зеркале: он посмотрел на себя, отошел и тотчас забыл, каков он» (Иак. 1: 22–24). Ибо не для того Бог Свое слово объявил, чтобы оно только извне, на бумаге, как мертвое начертание, лежало, но чтобы в сердцах наших принесло плод. Слово Божие есть семя живое, божественное, которое должно прорастать на земле сердец наших духовными плодами. Зачем посеянное на земле семя нужно, если оно плода не приносит? Так и слово Божие, проповеданное и слышанное, бесполезно, если не приносит плода в сердцах наших, то есть когда по правилу его мы не стараемся исправить нашу жизнь. Бесполезно слышать слово Божие и не жить по правилу его: только в горшее осуждение будет нам слышанное и не сохраненное слово Божие.

Подумай, несчастный и жалкий, кто ты и Кого исследуешь? Ты — человек, а исследуешь Бога? Достаточно одних этих названий, чтобы выразить крайность безумия! Человек — земля и пепел, плоть и кровь, трава и цвет травы, тень и дым и тщета и все, что только есть негоднее и немощнее этого. Не подумайте, что это сказано к осуждению природы человеческой; не я говорю это, но пророки так рассуждают, не к бесчестию нашего рода, но для усмирения надменности безумных, не для унижения нашей природы, но для низложения гордости неистовствующих.

Поскольку многое потребно, чего верующие должны искать для богопознания и добродетели, каковы: освобождение от страстей, терпение искушений, разумение добродетелей и видов соответственных им деяний, изгнание пристрастия души к плоти, отчуждение расположения чувства к чувственному, совершенное отстранение ума от всего тварного, и — обще сказать — бесчисленное есть множество вещей, которые потребны для удаления от греха: и неведение, и стяжание ведения и добродетели, то Господь и сказал: и всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите (Мф. 21: 22), выражая тем, что вообще всего, что способствует к богопознанию и добродетели, и притом этого одного, благочестивые с разумом и верою должны искать и испрашивать: ибо это все душеспасительно для нас, и Господь всегда подает это просящим у Него.

Если же во всяком случае надлежит исповедовать безначальность Отца, то не допытывайся какого-либо определенного указания началу жизни Сына... но достаточно представлять, что Отец прежде Сына в значении только причины, не предполагая, что жизнь Отца была отделенною и особою когда-либо до рождения Сына, чтобы с сим понятием не вошло вместе некое представление о протяжении, до явления Сына измеряемом жизнию Рождшего; необходимым следствием чего будет предположение некоторого начала в жизни Отца, на котором остановится вымышленное ими протяжение времени, пока Отец не был Отцем, простирающееся вверх и определяющее собою начало умопредставленной ими предшествующей жизни Отца. Но, исповедуя то, что от Отца, хотя покажется это и смелым, не отрицаем, что оно с Отцем, путеводимые к этому понятию Писанием. Ибо, слыша от премудрости о сиянии вечного света (Евр. 1: 3), вместе с вечностию созерцаем сияние первообразного света, и представляя себе причину сияния, и не допуская старейшинства. И таким образом сохраняется у нас учение благочестия: и у Сына нет недостатка в высшей части жизни, и вечность Отца не умаляется предположением определенного начала у Сына.

...Когда ум бывает в Боге, то сперва от пламенной любви ищет уразумения естества Его, но утешение находит при этом не из познания того, что есть в Нем, ибо это невозможно и невместительно равно для всякого сотворенного естества, а утешается познанием того, что окрест Его, как то: вечности, беспредельности, неописанности, благости, премудрости и силы вседетельной, всепромыслительной и всесудительной. И то только в Нем всякому постижимо, что Он беспределен, и самое познание недоведомости Его есть ведение, превосходящее ум...

Писание пророческое и апостольское имеет в себе некую особую силу, так что читающие и познающие его со вниманием чувствуют на себе его духовное воздействие. И получают поощрение к благочестию, к презрению мира и к желанию небесных благ, живое утешение в печалях и скорбях, обращаются к истинному покаянию. «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого; оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4:12)... Читаем в истории церковной, что многие язычники, читая Священное Писание, обратились к истинному Богу и приняли веру Христову и сделались достойными христианами, о чем свидетельствует и обращение всех народов. Это происходит от силы и действия духовного, сокровенного в Священном Писании. Ибо оно дано нам от Бога ради спасения нашего: «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин. 20:31).

Иного способа к тому, чтобы Бог открылся в ком-либо, не может быть, кроме точного исполнения заповедей Его, если... он будет хранить их, соблюдать и исполнять со всем усердием и ревностью. Живущие таким образом не остаются вдали от Царствия Божиего. По мере ревности и усердия в исполнении заповедей приемлют они Божественные созерцания, как воздаяние – большее или меньшее, раньше или позже, в соответствии со своими подвигами.

Ты совершенно невместимый, Которого никакое слово не в состоянии выразить. Ум же, напрягаясь, схватывает <Тебя> через любовь и не может удержать, поражаемый страхом, и снова ищет, палимый внутри. Вообразив же <Тебя> на мгновение в сиянии Твоем, он с трепетом убегает и радуется радостью. Ибо не может человеческая природа выносить того, чтобы ясно созерцать всего Тебя — Христа моего, хотя и веруем мы, что всего Тебя воспринимаем через Духа, Которого подаешь Ты, Боже мой, и Пречистую Кровь и Плоть Твою, приобщаясь которых мы исповедуем, что держим и вкушаем Тебя, Боже, нераздельно и неслиянно...

...Если кто всякий благоуханный цветок или аромат, собрав с различных лугов добродетели, и всю свою жизнь благоуханием каждого из своих предначинаний соделав единым миром, соделается во всем совершенным, то, хотя по природе не может возводить неуклонного взора к Самому Богу Слову, как и смотреть на солнечный круг, однако же и в себе самом, как в зеркале, видит солнце, потому что лучи той истинной и божественной добродетели, истекающим от них бесстрастием, сияющие в жизни достигшей чистоты, делают для нас видимым невидимое и постижимым недоступное, в нашем зеркале живописуя солнце. Что касается до заключающегося в этом понятия, одно и то же, назвать ли это лучами солнца, или истечениями добродетели, или ароматными благоуханиями, ибо, что ни  приложим из этого к цели слова, из всего составляется одна мысль, что добродетелями приобретаем мы ведение о благе, превосходящем всякий ум, как бы по некоторому образу делаем заключение о первообразной Красоте.

С глухими мы разговариваем знаками и жестами не потому, что не имеем голоса, а потому, что бесполезно было бы объясняться словами. И человеческое естество по-своему глухо и не слышит ничего горнего. Поэтому «Бог многократно... говоривший издревле отцам в пророках» (Евр. 1:1), ведет нас к познанию горнего, сообразуя слова святых пророков с тем, что нам ясно и привычно. Бог не предлагает учения равного собственному величию, но снисходит к нашей слабости <ибо как в малом вместилось бы великое?>.

Евангелие и житие Христово есть свет. Все, что этому свету противоположно в нас, есть тьма. Как ставим зеркало перед лицом своим, так нужно ставить души перед зеркалом Евангелия и жития Христова и все противоположное им очищать, как порок – покаянием и сокрушением сердца. «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни»,– говорит Господь (Ин. 8:12).

Бога, что Он по естеству и сущности, никто из людей никогда не находил и, конечно, не найдет. А если и найдет когда-нибудь, то пусть разыскивают и любомудрствуют о том желающие. Найдет же, как я рассуждаю, когда это наше богоподобное и божественное, т. е. наш ум и наше слово, соединятся со сродным себе, когда образ взойдет к Первообразу, к Которому теперь стремится. И это, как думаю, выражается в том весьма любомудром учении, по которому познаем некогда, сколько сами познаны (1 Кор. 13:12). А что в нынешней жизни достигает до нас, есть тонкая струя и как бы малый отблеск великого света.
Потому, если кто познал Бога, и засвидетельствовано, что он познал, то познание это приписывается ему в том отношении, что сравнительно с другим, не столько просвещенным, оказался он причастником большего света. И такое превосходство признано совершенным, не как действительно совершенное, но как измеряемое силами ближнего.

Женщинам прилично не много говорить о Боге, именно, сколько можно им знать о досточтимом естестве Троицы, о тройственной в Божестве единой благодати, ибо глаголы благочестия нехорошо предавать и молчанию. Должны же они больше слушать. Но то и другое, и говорить и слушать, обязаны с трепетным умом и благоговейно, на все налагая покров стыдливости. В словах же прекословных пусть упражняются люди мудрые, низлагающие неверных.

Конец добродетельной жизни есть уподобление Божеству. Но Бесстрастное и Чистое совершенно неподражаемо для людей; потому что совершенно невозможно, чтобы жизнь страстная уподобилась Естеству, не допускающему в себе страстей. Потому, если блажен един Бог, как именует Его Апостол (1 Тим. 6:15), а для людей общение в блаженстве возможно чрез уподобление Богу, подражание же это крайне трудно, то следует, что и блаженство человеческой жизни недоступно. Но и в Божестве есть нечто такое, что как возможное предлагается желающим для подражания. Что же это именно?.. — нищета духа; ею Писание именует добровольное смиренномудрие. В пример же оной Апостол показывает нищету Божию, говоря: Он, будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою (2 Кор. 8:9). Итак, поскольку все прочее, что усматривается относящимся к Божественному естеству, превышает меру естества человеческого, а смирение есть нечто нам сродное и совозросшее с нами, которые по земле ходим, из земли имеем состав и в землю возвращаемся; то и ты, уподобившись Богу в том, что для тебя естественно и возможно, сам облачаешься в блаженный сей Образ.

Бежим же от прелестей мира сего и его обманчивых радостей и утешений, и к единому устремимся Христу, Спасителю душ наших. Его постараемся постигнуть, и когда постигнем, припадем к стопам Его и облобызаем их со всею теплотою сердечною умоляю вас, устремимся теперь, пока еще мы в настоящей жизни, познать Его и узреть Его. Ибо если здесь сподобимся мы познать Его чувством души своей, то не умрем, смерть не возобладает нами. Не будем дожидаться узреть Его в будущей жизни, но здесь, в этом мире, устремимся узреть.

Божества, что Оно есть и где, не ищи умом, ибо Оно преестественно и местом не объемлется, яко превыше всего сущее. Но только описуемого по воплощению Бога-Слово показывай в себе, как в зеркале, сколько это доступно, Который в этом случае, светлые испуская лучи Божественным естеством Своим, в определенном месте мысленно полагается, пребывая вездесущим, по неописанности Божества. Впрочем, насколько очищаться будешь, настолько будешь сподобляться и озарения Божественного.

Немощная плоть не чувствует, разумом не постигает и не приемлет, что Бог един естеством и троичен во Ипостасях. Не приемлет и того, что мир из ничего создан, рассуждая, что из ничего ничего не бывает, но все рождается от чего-то иного. И другие святые тайны плотская мудрость считает безумием: что Дева рождает без мужа и остается Девой, что Бог воплощается и становится человеком, что человек, умерший и рассыпавшийся в прах, воскресает. Поэтому Никодим, мудрствуя поплотски и не разумея таин Божиих, не верит и говорит Христу, поучающему о новом и духовном рождении свыше: «Как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» (Ин. 3:4). И апостол Павел с другими апостолами говорит: «Мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1 Кор. 1:23), поскольку «душевный человек», то есть плотской, «не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием» (1 Кор. 2:14). Отсюда произошли пагубные мнения о Боге, о Христе, Сыне Божием, о воскресении мертвых и о прочих догматах христианской веры в христианах, которые рассуждали о них по плотскому рассудку, который; слеп сам по себе и постичь их без помощи веры не может, а потому заблуждается.

Если Бог тогда только благ, когда оказывает честь, и не благ, когда наказывает, то Он благ только вполовину; но это не так, нет. В людях, конечно, бывает это, когда они наказывают во гневе и страсти; но Бог, будучи бесстрастен, благотворит ли, наказывает ли, — одинаково благ; и угроза геенною доказывает Его благость не меньше, чем и обещание Царствия. Как это? Объясню. Если бы Он не грозил геенною, если бы не приготовил наказания, многие не получили бы Царствия.

Первое удаление от ложных и погрешительных предположений о Боге есть переход из тьмы в свет. Более же внимательное наблюдение сокровенного, видимым путеводящее душу к естеству невидимому, делается как бы неким облаком, которое, затеняя собою все видимое, руководит и приобучает душу к тому, чтобы обращала взор на скрытое. Душа же, простирающаяся через это к небесному, сколько доступно это естеству человеческому, оставляя земное, входит в святилище боговедения, отвсюду будучи объята божественным мраком, в котором, поскольку все видимое и постигаемое оставлено вне, обозрению души остается только невидимое и непостижимое.

Создав всю тварь, Я, Господь, отнюдь не переменил места и не соединился с созданиями. Если же Я неограничен, то где, скажешь ты, нахожусь Я когда-либо, не телесно, говорю тебе, но, пойми Меня, мысленно? Ища же Меня духовно, ты найдешь Меня неограниченным, а потому опять — нигде, ни внутри, ни вне, хотя и везде во всем, бесстрастно и неслиянно, а потому вне всего, так как Я был прежде всего.

Когда душа очистится слезами соответственно являемому ею покаянию и исполнению заповедей, тогда человек, во-первых, удостаивается благодатью Духа познать свое состояние и всего себя; потом, после тщательного и долговременного очищения сердца и укоренения глубокого смирения, начинает он мало-помалу, и некоторым образом мрачно, постигать то, что о Боге и божественных вещах; и чем больше постигает, тем более дивится и обретает большее смирение, думая о себе, что совсем недостоин познания и откровения таких тайн. Почему, хранимый таким смирением, как бы находясь за крепкими стенами, пребывает он неуязвимым от помыслов тщеславия, хотя ежедневно растет в вере, надежде и любви к Богу, и ясно видит преуспевание свое, являющееся в приложении знания к знанию и добродетели к добродетели. Когда же достигнет наконец в меру возраста исполнения Христова, и истинно обретет ум Христов и Самого Христа, тогда приходит в такое доброе состояние смирения, в котором уверен бывает, что не знает, имеет ли что-либо в себе доброе, и почитает себя рабом негодным и ничтожным.

В этой жизни можно усматривать и начало существ, и конец; а Божество превыше твари не допускает ни начала, ни конца, но, будучи выше означаемого тем и другим, пребывает всегда одним и тем же. Оно в себе самом имеет движение жизни, а не через какие-либо расстояния переходит в ней от одного состояния к другому ,ибо не через общение с иною жизнию приходит к жизни, причем следовало бы думать, что есть и конец, и начало общения; но Само, что есть, то и есть жизнь, в Нем действующая, — жизнь, которая не делается ни большей, ни меньшей от какого-либо приложения или отнятия. Ибо приращение чего-либо для увеличения не имеет места в бесконечном; а мысли об уменьшении не допускает бесстрастность естества.

Старания человеческие без помощи Божией бессильны. Поле – сердце человеческое – соединиться с небесным семенем и принести плод не может. Здесь должна действовать сила и помощь Небесного Делателя, Иисуса Христа, как Он Сам говорит: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5). Поэтому желающему и старающемуся принести плод слова Божиего надо усердно молиться, чтобы Сам Господь творил и растил плод слова Своего в наших сердцах. «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Мф. 7:7–8). Поэтому с таким великим усердием молится святой Давид во всем сто восемнадцатом псалме, чтобы Сам Бог вел его по пути заповедей Своих и творил плод слова Своего. Господи, Иисусе Христе, Слове безначального Отца, помоги нам.

В душе бодрственной и внимательной не оскудевают и заботливость угодная Богу, и благой помысел, а напротив того, видит она, что сама для них недостаточна, потому что если телесное око недостаточно к рассмотрению даже немногих Божиих созданий, и не насыщается, посмотрев на что либо однажды, но и непрестанно рассматривая одно и то же, не перестаёт, однако же, смотреть; то тем более душевное око, если оно бодрственно и внимательно, недостаточно к познанию Божиих чудес и судеб. Если же оскудевает в душе благой помысел, то явно, что оскудевает также; в ней просвещение, не по оскудению просвещающего, но от усыпления того, что должно быть просвещено.

Божество, как лучезарное и гораздо светлейшее солнца, не может быть видимо, потому что для смертных очей оно невместимо, а уму представить Его невозможно, да и наиболее чистому уму сообщает Оно лучи свои в промысле, постигнуть же весьма трудно, Оно больше и выше всего умом представляемого, но удобно приобрести Его благоволение, Оно целует и любит добродетель. Поэтому, если желательно нам вместить для всех невместимое и сподобиться достояния превышающего всякое достоинство, то украсим себя целомудрием, справедливостью, мудростью. Ибо, кроме души невинной, не определяет для Себя Божество другого более свойственного и приличного места. Поэтому и изрекло: «Вселюсь в них и буду ходить в них» (2 Кор. 6:16).

Христос больше похвалил усердие Марии, чем Марфы: «Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк. 10:42). Похвально было усердие Марфы, которая старалась принять Христа, но более похвально усердие Марии, которая прилежно слушала слово Божие. Марфа старалась принять Его в доме, а Мария в душе, потому Христу было приятнее усердие Марии, чем Марфы. А если Христос так хвалит усердие Марии в слушании слова Божия, тем Он учит нас, чтобы мы подражали тому же духовному усердию.

Един Бог, Единица безначальная и пресущная, частей не имеющая и нераздельная; один и тот же и Единица и Троица.

Что же такое Бог? Как скажу что-либо о том, чего невозможно ни видеть, ни в слух вместить, ни сердцем объять? Какими словами изображу естество? Какое подобие блага этого найду в известных нам благах? Какие изречения изобрету к обозначению неизреченного? Слышу, что Священное Писание повествует великое о превысшем Естестве, но что это значит в сравнении с самим Естеством? Столько изрекло слово, сколько способен я принять, а не сколько вмещает в себе означаемое. Как вдыхающие в себя воздух принимают его, каждый по своей вместимости, один больше, другой меньше, но и тот, кто содержит в себе много, не всю стихию вмещает внутри себя, а напротив того, и он, сколько мог, столько и принял в себя из целого, и это в нем целое, так и богословские понятия Святого Писания, у богоносных мужей изложенные нам Святым Духом, для нашей меры понимания высоки, велики и превосходят всякую величину, но не достигают до величины истинной. Сказано: «Кто исчерпал воды горстью своею и пядью измерил небеса» (Ис. 40, 12)? Видишь ли, какая высокая мысль у описывающего несказанное могущество? Но что это значит в сравнении с действительно Сущим? Пророческое слово в таких высоких выражениях показало только часть Божественной деятельности, о самой же силе, от которой деятельность, не говорю уже о естестве, от Которого сила, не сказало, не имело в виду говорить, а напротив того, касается словом, но некоторым догадкам, изображающего только собою Божество, как бы от лица Божия произнося такие слова: «Кому Меня уподобите?» (Пс. 46, 5), говорит Господь. Такой же совет предлагает и Екклесиаст собственными своими словами: «Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово пред Богом; потому что Бог на небе, а ты на земле» (Еккл. 5:1), взаимным расстоянием этих стихий, как думаю, показывая, в какой мере естество Божие превышает земные помыслы.

Един есть Бог — безначальный, непостижимый всякую совершенно мысль исключающий о "когда" и "как" есть, как для всех недоступный и никакою тварью непознаваемый в естестве Своем.

Кто истинно, и как должно, взирает на богословие, тот, без сомнения, покажет жизнь согласную с верою. А это не иначе возможно, как по низложении плотского восстания упражнениями в добродетели.

Явно, что Бог, как Творец, имеет и созидательное Слово не извне, но собственно от Себя.

Если хочешь войти в исследование сущности Врача, то не найдешь ни пути, ни конца своему исследованию. Ибо для всякого, кто вознамерился идти таким путем исследования. путь этот тотчас оказывается непроходимым. Непроходим и пустынен путь этот под ногами его, нет на нем ни пристанища, ни упокоения. Что ж будешь делать, несчастный, в непроходимой пустыне, не находя себе пристанища и упокоения? Куда доспеешь, несмысленный, в страшной непроходимости, вовсе не имея перед собою ни пристанища, ни конца? Куда пойдешь, ничтожный? Исследование о Единородном Сыне — необъятное море. А ты — то же, что ввергающаяся в него малая глыба земной пыли. Если захочешь пуститься в это море исследования: где тогда будешь, несчастный? Видел ли кто когда, чтобы рыхлая груда пускалась в море исследовать всю глубину великого моря? Или слыхал ли также кто, чтобы отваживалось исследовать силу ветра сыпучее вещество, повсюду рассеваемое даже слабым дуновением ветра, не имеющее в себе ни самостоятельности, ни силы, чтобы на одно мгновение устоять против ветра. И солома отваживается испытывать силу огня! Исследование Бога есть огонь пожигающий. Для чего же, несчастный, сам себя попаляешь в страшном пламени?
Скажи мне, безрассудный, как изобразить в уме своем беспредельного, славного и страшного Создателя всей твари, перед взором Которого тает всякая тварь, как воск пред лицом огня. Всякая тварь видимая, а равно и невидимая, тает перед взором Его, как воск, в мгновение ока; а ты, безрассудный, по своей грубости и дерзости, думаешь постигнуть Великого, Страшного, Славного и Несравненного? В упоении находишься ты, несчастный, не зная сам себя, а также ни природы своей, ни своего ничтожества. И того не знаешь, ничтожный, как сам ты сотворен: как же, не зная сам себя, входишь в исследование о страшном и славном Владыке?

Божество всегда то же, и навсегда будет тем, чем есть теперь, в Нем ничего не пребывает ни от прибавления чего-либо, ни от приложения несуществующего, но всегда существует со всем, что понимается и называется благом.

Доброта небесного Слова не может быть ясно передана в учении, если, по долговременном изведании учений истины, не возможем собственным опытом постигнуть благость Господню.