Богопознание

Нужно тщательное исследование, нужна, кроме того, и постоянная молитва, чтобы хоть немного прозреть в святилище слова Божия.

Что значит горсть по отношению к целому морю, то же значит вся сила слов по отношению к неизреченному и необъятному Естеству.

Священное Писание это – пища души, это – ее украшение, это – ее ограждение. Не слышать же Писания для души голод и гибель.

Тварь порядком и стройностью, как бы письменами, дает уразуметь и возвещает своего Владыку и Творца.

Мы не доходим до того, чтобы постигнуть начало Безначального Бога, потому что нет в нас столько разумения. Земное говорил Бог с Синая, и тысячи изнемогали; что же будет с нами, если станет говорить небесное?

Если вся тварь неспособна вместить учение о себе, то как же человеческая малость вместит учение о Владыке твари?

Если же Духа Святаго именуем после Сына, то в означение не времени, а Лица. Ибо одно время и Духа и Слова... Потому-то Божество Святой Троицы совечно. Отец и Сын и Святой Дух, хотя три Лица, но единой сущности. Потому-то Святая и Единосущная Троица есть Единый Бог.

Нужна чистота жизни, чтобы для возрастания в добродетели распознавать прикровенное в Писании. Но кроме того, нужно и продолжительное занятие Писанием, чтобы важность и таинственность Божьего слова через непрестанное поучение запечатлелась в душе.

Бог есть вечно существующий; а потому поскольку всегда есть Отец, то вечно есть и Его сияние, то есть Его Слово.

Христианский книжник должен научиться Царству Небесному не только от слышания проповеди о нем, но и опытно.

Как же можно всецело исследовать природу Творца всех? Как изречь мне? Как выразить? Как посредством слова представить? Воспринимай все верою, ибо вера не сомневается; вера поистине не колеблется. Однако, как говорю я, Он есть все, ясно говорю тебе — все и никоим образом ничто из всего. Творец всего есть Божественное естество и Премудрость; и как ведь не будет во всем то, что есть ничто из всего? Будучи же причиною всего, Он везде есть во всем, и Весь все наполняет по существу и по естеству, равно и по ипостаси Бог везде есть, как Жизнь и Податель жизни.

Познавшие же верою Божество Твое, Господи, великим страхом одержимы бывают и ужасаются от трепета, не зная, что сказать им о Тебе, ибо Ты — превыше ума, и все у Тебя недомысленно и непостижимо.

Один есть Господь всех — Бог: величие Его не может иметь совместника, потому что Он Сам всемогущ.

Богом даны два учения о Боге: учение словом, принимаемое верою, и учение жизнью, принимаемое деятельностью по заповедям Евангелия.

Совершенство существа Божия служит причиною неприступности Его не только к видению тварями, но и к постижению: оно — "мрак под ногами Его" (Пс. 17:10).

Бог показал, что, приближаясь к людям, Он неисцелимо поражает неправедных по причине праведности Своей. Поэтому, щадя нас, Бог от нас удаляется, чтобы мы остались живы, и не изрекает нам Своих тайн, чтобы мы не умерли.

Многим за гордость ума их Господь не дает Себя познать, а они все же думают, что много знают. И что стоит их знание, если они Господа не знают, не знают благодати Святого Духа, не знают, как она приходит и за что теряется?

Христос, Спаситель наш, учит: «Никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф. 11, 27). И святому Петру говорит: «Не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах» (Мф. 16, 17). Отсюда видим, что для познания Бога нужно откровение. 389 Слово Божие проповедует Бога, но без Бога – Бога познать мы не можем. Слеп и темен наш разум: он требует просвещения от Самого Бога, Который творит свет из тьмы. Надо внимать светильнику Божиего слова, но просвещения просить от Самого Бога. Только вышеестественный свет разгоняет тьму. Святое Писание наш светильник, но нужно чтобы открылось внутреннее око, способное видеть этот сияющий светильник. Слепой не видит, надо иметь зрячие глаза. Поэтому пророк молится: «Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего» (Пс. 118, 18).

Превозносящийся не знает себя самого, ибо если бы он видел свое безумие и немощь, то не превозносился бы, а не знающий себя как может познать Бога? Если он не мог познать своего безумия, в котором пребывает, то как сможет познать премудрость Божию, от которой он далек и которой чужд? Знающий Бога созерцает величие Его и, укоряя себя, говорит подобно блаженному Иову: я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле (Иов. 42: 5–6). Итак, подражающие Иову знают Его. Потому, если и мы возжелаем видеть Бога, будем укорять себя и смиренномудрствовать, чтобы нам не только видеть Его перед собою, но, имея Его живущим и почивающим в нас, наслаждаться Им; ибо таким образом безумие наше Его премудростью упремудрится и немощь наша Его силою укрепится о Господе нашем Иисусе Христе.

Бог благ, и бесстрастен, и неизменен. Если кто, признавая благословным и истинным то, что Бог не изменяется, недоумевает, однако же, как Он, <будучи таков>, о добрых радуется, злых отвращается, на грешников гневается, а когда они каются, является милостив к ним, то на это надобно сказать, что Бог не радуется и не гневается, ибо радость и гнев суть страсти. Нелепо думать, чтобы Божеству было хорошо или худо из-за дел человеческих. Бог благ и только благое творит, вредить же никому не вредит, пребывая всегда одинаковым, а мы, когда бываем добры, то вступаем в общение с Богом, по сходству с Ним, а когда становимся злыми, то отделяемся от Бога, по несходству с Ним. Живя добродетельно, мы бываем Божиими, а делаясь злыми, становимся отверженными от Него, а это не то значит, чтобы Он гнев имел на нас, но то, что грехи наши не попускают Богу воссиять в нас, с демонами же мучителями соединяют. Если потом молитвами и благотворениями снискиваем мы разрешение во грехах, то это не то значит, что Бога мы ублажили и Его переменили, но что посредством таких действий и обращения нашего к Богу, уврачевав сущее в нас зло, опять делаемся мы способными вкушать Божию благость, так что сказать "Бог отвращается от злых" есть то же, что сказать "солнце скрывается от лишенных зрения".

Иное – сладость молитвы и иное – видение молитвы. Второе ценнее первого настолько, насколько человек совершенного возраста разумней несовершеннолетнего младенца. Иногда услаждаются стихи в устах, и слова какого-либо стиха молитвы повторяются многократно, не позволяя молящемуся насытиться и перейти к другому стиху. Иногда же от молитвы рождается некое видение, пресекает молитву уст, и становится молящийся в этом видении исступленным от ужаса, как бы не существующим. Такое состояние называем видением молитвы, в котором не является никакого вида и лика или образа, представленных воображением, как это утверждают не знающие дела. И опять: в этом молитвенном видении имеются различные меры и разделения дарований. До пришествия в это состояние действует молитва, потому что еще не прекратились мысли, без прекращения которых не может прекратиться молитва и наступить состояние превыше молитвы, ибо движения языка и сердца в молитве – ключи ее, а совершающееся после этого есть вход в клеть. Здесь да перестанут действовать всякие уста и всякий язык, и сердце – этот хранитель помыслов, и ум – этот кормчий чувств, и мысль быстро и повсюду летающая птица. Всякое искусство и знание их да прекратятся, здесь же остановится ищущий: пришел Домовладыка.

Великое благо, если кто неупустительно держится Слова Божия, как слепец держится за руку провожатого.

Чем глубже входит человек в познание Бога, тем более считает себя невеждой...

Кто увидел Бога в управлении Его миром, кто возблагоговел пред этим управлением... тот только может... распять волю и мудрование греховные и веществолюбивые на кресте Евангельских заповедей.

...Божество никогда не отвращается от того, кому присуща вера.

Мы отчасти познаем Бога, во-первых, через размышление о себе во-вторых, через размышление о мире... По произведению угадывается художник, но всегда художник совершеннее своего дела. Итак, поскольку в человеке есть разум, есть доброта, то можно понять, что Бог, Творец его, премудр и благ. Поскольку в мире есть красота, то можно понять, что в Боге, Творце его, есть красота высочайшая. Поскольку Бог сотворил все, то можно узнать, что Он всемогущ. Замечаем по себе, что сделав доброе дело, бываем спокойны, а сделав дурное,– неспокойны, даже если и стараемся успокоить себя и никто из других людей не беспокоит нас. Размышляя об этих внутренних состояниях, можем познавать правосудного Бога, Который тайно присутствует в сердце нашем и осуждает зло, а добро благословляет. Замечаем еще за собою, что желания наши не насыщаются ничем в мире, но всегда ищут нового. Если глубоко задуматься о том, что бы это такое было, чего всегда ищет наше сердце, но не находит во всем мире, то можно понять ищет оно Бога, и Бог есть единое истинное благо, которое может удовлетворить нас и сделать блаженными навеки. Видимый мир, если рассматривать его не только сам по себе, но и смотреть сквозь него, становится окном в невидимое.

...В естестве человеческом удовольствие двояко: одно производится в душе бесстрастием, а другое в теле страстию; которое из двух избрано будет произволением, то и возобладает над другим. Например, если кто обращает внимание на чувство, привлекаемый удовольствием, какое чувством производится в теле, то проведет он жизнь, не вкусив Божественного веселия, по привычке лучшее как бы помрачать худшим. А у кого вожделение устремлено к  Божественному, для тех благо пребывает неомрачаемым, и все обворожающее чувство почитается достойным того, чтобы избегать этого. Потому душа, когда услаждается одним созерцанием сущего, не бывает бодрственна ни для чего такого, что приводит в удовольствие посредством чувства, но, усыпив всякое телесное движение, ничем неприкровенною и чистою мыслию в Божественном бодрствовании принимает Богоявление.

Не для того дано Писание, чтобы мы имели его в книгах, но чтобы начертали его в сердцах наших.

...В человеках есть способность разумевать и познавать своего Творца и Зиждителя: ибо вдунул в лице, т. е. вложил в человека нечто от собственной Своей благодати, чтобы человек по подобному познавал подобное.

...На основании таинственного Священного предания истинно утверждаем, что Бог ни с чем из существующего не имеет сходства.

Познай прежде себя, чтобы мог познать Бога.

Бог умосозерцаем для иных, хотя несколько; однако же никто не изречет и ни от кого нельзя услышать, что Он такое, хотя иной и слишком был уверен, что знает сие. Ибо к каждой мысли о Боге всегда, как мгла, примешивается нечто мое и видимое. Каким же образом проникну эту мглу и вступлю в общение с Богом, чтобы, не трудясь уже более, обладать и быть уверенным, что обладаю тем, что давно желал приобрести? Самое пагубное дело — не чтить Бога и не знать, что Он — первая вина всяческих, от которой все произошло и пребывает соблюдаемое по неизреченному чину и закону, но представлять себя знающим, что такое Бог, есть повреждение ума; это то же, что, увидев в воде солнечную тень, думать, будто бы видишь самое солнце, или, поразившись красотою преддверия, воображать, будто бы видел самого Владыку внутренних чертогов. Хотя один и премудрее несколько другого, поскольку привлек к себе более лучей света, потому что больше всматривался, однако же все мы ниже Божия величия, потому что Бога покрывает свет, и покров Его – тьма. Кто рассечет мрак, тот осиявается второю преградою высшего света. Но проникнуть двойной покров весьма нелегко. Того, Кто все наполняет и Сам выше всего, Кто умудряет ум и избегает порывов ума, увлекая меня на новую высоту тем самым, что непрестанно от меня ускользает, — сего Бога особенно содержи в уме и чествуй, доказывая любовь свою ревностью к заповедям. Но не везде и не всегда должно изыскивать, что Он такое, и не перед всяким удобно изрекать о сем слово. Иное скажи о Боге, впрочем со страхом, а иное пусть остается внутри, и безмолвно чтимое чествуется втайне одним умом; для иного же отверзай только слух, если преподается слово, ибо лучше подвергать опасности слух, нежели язык. О прочем же будем молить, чтобы узнать сие ясно, отрешившись от дебелости плоти; а теперь, сколько можно, будем очищать себя и обновляться светлою жизнью. Так примешь в себя умосозерцаемого Бога; ибо несомненно то, что Бог Сам приходит к чистому, потому что обителью чистого бывает только чистый. Умозаключения же мало ведут к ведению Бога, ибо всякому понятию есть другое противоположное, а мое учение не терпит на все удобопреклонной веры.

«Никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» глубины эти и эти тайны (Мф. 11:27). Кто же из мудрых, или риторов, или ученых, кроме тех, которые при этом очистили ум свой высшей философией и подвижничеством и имеют душевные чувства обученными, может одной человеческой мудростью познать сокровенные тайны Божии – без откровения свыше, от Господа? Открываются эти тайны в созерцании, посылаемом Божественным Духом тем, кому дано как и всегда дается познать их Божественной благодатью. Знание этих тайн есть достояние тех людей, ум которых ежедневно просвещается Духом Святым из-за чистоты их душ; тех, чьи умственные очи широко открыты действием лучей Солнца правды; кому дано Духом Святым слово разума и слово премудрости; кто сохраняет совесть и страх Божий любовью, миром, благостью, милосердием, воздержанием и верой. Вот чьим достоянием становится божественное ведение.

Знает Бога и знаем бывает от Бога тот человек, который старается быть всегда неотлучным от Бога; неотлучным же от Бога бывает человек добрый во всем и воздерживающийся от всякого чувственного удовольствия, не по недостатку средств к тому, а по своей воле и свободной воздержности.

Святой Филипп спрашивает евнуха: «...Разумеешь ли, что читаешь? Он сказал: как могу разуметь, если кто не наставит меня?» (Деян. 8: 30 – 31). Как часто испытывают то же читающие слово Божие и отеческие писания. Прочитанное не вмещается в голове, ум не может внимать ему и объять его, словно речь идет о чем-то чуждом ему, о предметах из неведомой области. Вот тут и нужен толкователь, знакомый с тем, о чем идет речь. У святого Филиппа был тот же дух, который давал и пророчества, и ему не трудно было растолковать все, что затрудняло евнуха. Так и для нас теперь: надо найти человека, который стоял бы на той ступени духовного просвещения, о котором идет речь в трудном для нас Писании, и он растолкует все без усилий, потому что духовный кругозор на каждой ступени свой. Стоящий на низшей ступени не все видит, что видит стоящий на высшей, и может только гадать о том. Если невместимое для нас Писание касается предметов высшей ступени, а встреченный нами толкователь стоит на низшей, он не разъяснит всего как следует, а будет все применять к своему кругозору, и мысль останется для нас по-прежнему темной. Надо удивляться, как берутся толковать о предметах Писания люди, совсем чуждые той области, к которой принадлежит тема. И выходит у них все не как следует, хотя возноситься своими толкованиями они не забывают.

"Блажены чистые сердцем, ибо они Бога узрят" (Мф. 5:8). Бог предлагается зрению очистивших сердце. Но, как говорит великий Иоанн, "Бога не видел никто никогда" (Ин. 1: 18). Подтверждает же это и достигший высокого познания Павел, сказав:" ...которого никто из человеков не видел и видеть не может". (1 Тим. 6: 16). Это гладкий и нерассекаемый камень, не показывающий на себе никакого следа восхождения мыслей; о Нем и Моисей также утверждал, что намеревающемуся преподать учение о Боге Он недоступен; потому что разумение наше никак не может приблизиться к Нему, по причине решительного отрицания всякой возможности постигнуть Его. Ибо Моисей говорит: "...лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых". (Исх. 33: 20). Видеть Бога есть вечная жизнь, а такие столпы веры, как Иоанн, Павел и Моисей, признают это невозможным. Видишь ли кружение, которым увлекается душа в глубину усматриваемого в слове? Если Бог — жизнь, кто не видит Его, тот не зрит и жизни. А что невозможно видеть Бога, свидетельствуют богоносные пророки и апостолы. На чем опереться человеческой надежде? Но Господь подкрепляет падающую надежду, как поступил Он с Петром, подвергавшимся опасности утонуть, снова поставив его на твердую и не уступающую давлению ноги воду. Поэтому, если и к нам протянутая рука Слова и нетвердо стоящих во глубине умозрений поставит на твердой мысли, то не будем страшиться, крепко держась руководствующего нас слова.

Ум, соединившийся с Богом верою, познавший Его деланием добродетелей и сподобившийся видеть Его созерцанием, видит дивные и преславные чудеса. Он весь освещается и становится как свет, хотя не может понять и высказать то, что видит. Ибо сам ум тогда есть свет и видит Свет всяческих, т. е. Бога, и Свет этот, который он видит, есть Жизнь и дает жизнь тому, кто Его видит. Ум видит себя совершенно объединенным с этим Светом и трезвенно бодрствует. Сознает он, что Свет этот внутри души его, и изумляется; изумляясь же, видит Его, как бы Он был вдали от него, потом, придя в себя, опять находит Свет этот внутри; и таким образом не находит ни слов, ни мыслей, что сказать и что подумать о Свете том, им видимом. Кто, слыша это таинство, не удивится и, удивляясь, не прибегнет ко Христу? Кто не пожелает и себе узреть эти чудеса Божии? И кто не возлюбит Того, Кто дает нам такие преславные дары без цены?

Чтобы кто-нибудь из-за подвигов своих, сокрушения и слез не подумал, что он совершает великое дело, дается ему познание страданий Христа и всех святых. Размышляя о них, он изумляется и сокрушает себя самого в подвигах. Ибо он познает свою немощь от искушений, которым нет числа, и от того, как много с радостью претерпели святые и сколько ради нас пострадал Господь. Вместе с этим получает он просвещение к познанию сделанного и сказанного Господом. И рассматривая все сказанное в Евангелии, начинает он иногда горько скорбеть, иногда же духовно радуется от благодарности, не потому, что думает иметь добрые дела – это было бы самомнением, но потому, что, будучи весьма грешным, удостоился такого видения, и еще более смиряется и словом, и делом.., то есть душевным деланием, хранением пяти чувств и исполнением заповедей Господних. Он не считает это добрыми делами, достойными награды, но, напротив, долгом и никак не надеется избавиться от долга, по величию дарованных ему познаний. И бывает он как бы пленен постижением слов, которые читает и поет, и от сладости их часто забывает свои грехи и радостно проливает сладкие слезы. И опять, боясь обольщения несвоевременной радостью, удерживает себя, вспоминает прежнюю жизнь и снова плачет горько, и так идет вперед посреди тех и других слез. <Но это бывает> если он внимает себе и во всем советуется с кем-либо опытным и повергается пред Богом с чистой молитвой, достойной проходящего деятельную жизнь; если он отвлекает ум от всего, что слышал и видел, и собирает его в памятование о Боге и ищет только того, чтобы воля Божия совершалась во всех его начинаниях и замыслах. Если же не так, то он обольстится, думая, что увидит кого-либо из святых Ангелов или Христа. Но желающий видеть Христа должен искать Его не вне, а внутри себя – подражанием Его жизни в мире, безгрешностью души и тела, подобной безгрешности Христа, состоянием ума, мыслящего во Христе.

По истине должно людям надлежащим образом устроить свою жизнь и нравы. Когда это будет исправлено, тогда удобно познается и Бог.

...Когда наполнишь чрево, не входи с бесстыдством в исследование каких-либо предметов и понятий Божественных, чтобы тебе не раскаиваться.

<Бог> — источник человеколюбия, никогда не перестающий изливать Свои потоки на род человеческий.

Нечистая жизнь препятствует познанию высоких истин, не позволяя разуму проявлять свои высшие способности.

...Мы, если по нерадению нашему, имеем хотя малый некий помысл или раздумие неверия или двоедушия, или боязни <за себя>, или другую какую страсть, или имеем пристрастие к чему-либо временному, то, конечно, не удостоимся иметь в душе своей обитателем Бога и не взойдем на высоту такой славы. Ибо как для того, кто гонится за другим, и малейшее расстояние, хотя бы на один волос, бывает причиною, что он не может схватить его, так и в отношении к духовным вещам, самомалейшая страсть бывает причиною того, что мы не удостаиваемся прийти в созерцание тайн Божиих.

Что солнце для существ чувственных, то Бог для духовных; одно освящает мир видимый, Другой — невидимый; одно телесные взоры делает солнцевидными, Другой разумные естества — богоподобными. И как солнце, доставляя возможность видящему видеть, а видимому быть видимым, само гораздо превосходнее видимого, так Бог, устрояющий, чтобы существа мыслящие имели дар мышления, а мыслимые были предметом мышления, Сам выше всего мысленного, и всякое желание останавливается на Нем, далее же никуда не простирается.

По Писанию Бог спит (Пс. 43:24), пробуждается (Пс. 7:7), гневается (Вт. 11:17), ходит и имеет престолом херувимов (Ис. 37:16). Но разве Бог подвержен немощам? Разве Он есть тело? Ясно, что здесь представлено то, чего нет на самом деле. Соразмеряясь со своими понятиями, мы назвали и божественное словами, взятыми из своего опыта. Когда Бог, по известным только Ему Самому причинам, как бы прекращает Свою заботу о нас, мы говорим, что Он спит. Когда, наоборот, вдруг начинает благодетельствовать, это значит, что Он пробуждается. Он наказывает, а мы говорим: «гневается». Он действует то здесь, то там, а по-нашему — Он «ходит», быстро движется — «летает». Обращенность к нам мы называем «лицом», даяние и принятие — «рукою». И так всякая другая Божия сила и всякое другое Божие действие изображены у нас чем-нибудь взятым из опыта человеческого.

В нашей власти читать Божественное Писание, но понимание его зависит от нас и не от нас. От нас зависит старание и внимание, какое нужно иметь при чтении. Способность понимать прочитанное – дело Божией благодати. Сохранение же в уме и памяти понятого – дело одной благодати Божией. Поэтому не много таких, которые удерживают это в уме, как и вообще избранных и спасаемых немного. Чтение учит человека тому, что ведет его к Богу и делает Божиим. А по молитвам Бог проявляет милосердие к человеку и просвещает ум его, чтобы он помнил прочитанное. То, что написано о мирских делах, читающие могут понимать и сами, но Божественные и спасительные истины невозможно понять или помнить без просвещения Святого Духа.

...Пусть никто из тех, которые не видят Господа, не говорит, что невозможно Его видеть; тогда как это не только не невозможно, но и очень легко. Если Он, как Сам говорит, есть Свет миру (Ин. 8:12), то <те>, которые Его не видят, конечно, слепы суть, а слепы они суть потому, что ни Его не возлюбили, ни заповедей Его не соблюли. Ибо если бы они возлюбили Его и заповеди Его соблюли, то и они всею душою возжелали бы и взыскали бы увидеть Его, и Он всеконечно Сам явил бы Себя им, как неложный, существенно истинный и самоистина. Он затем и пришел в мир, чтобы светом Своей славы и Своего Божества просветить всех находящихся в мире и сидящих во тьме. Итак, которые христиане не видят умно Господа, не освещаются явственно и знательно Его Божеским светом, не видят Его пребывающим в себе, пусть не говорят, как неверные, что невозможно Его видеть; но каждый из нас... пусть испытает совесть свою... и, конечно, найдет, что сам виноват, что не имеет в себе Бога и не видит славы Его; а затем пусть покается и восплачет о себе, что находится в таком бедном состоянии, и потщится покаянием и исповеданием возвратить потерянное...

Созерцание свойственно всем людям, каждый человек занимается созерцанием, когда захочет. Видение свойственно одним очищающим себя посредством покаяния. Возникает оно не по произволу человека, но от прикосновения к духу нашему Духа Божия... Так как в состоянии ведения зрителем является ум, то видение и названо святыми Отцами видением умным, то есть умственным. Так как состояние видения дается Святым Духом, то видение названо духовным, будучи плодом Святого Духа. Этим оно различается от созерцания.

Умножение познания Бога бывает причиною умаления знания всего другого, т. е. чем больше кто познает Бога, тем больше оскудевает в знании всего прочего. И... он все больше и больше приходит в сознание, что не знает и Самого Бога. Обилие воссияния Его в духе бывает совершенным Его невидением, и выше чувства воспаряющее чувство — нечувствием всего того, что вне.

В человеческой телесной жизни здоровье есть некое благо, но блаженно не то, чтобы знать только, что такое здоровье, но чтобы жить в здравии. Ибо если кто, слагая похвалу здоровью, примет в себя доставляющую худые соки и вредную для здоровья пищу, то, угнетаемый недугами, какую пользу получит он от похвалы здоровью? Потому так будем разуметь и предложенное слово, а именно – не знать что-либо о Боге, но иметь в себе Бога, что Господь называет блаженством, ибо блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. (Мф. 5:8). Но не как зрелище какое, кажется мне, пред лицо очистившему душевное око, предлагается Бог; напротив того, высота сего изречения, может быть, представляет нам то же, что открытее изложило Слово, другим сказав: Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17:21), чтобы научились мы из сего, что очистивший сердце свое от всякой твари и от страстного расположения, и собственной своей лепоте усматривает образ Божия естества... Если рачительною жизнью опять смоешь нечистоту, налегшую на твоем сердце, то воссияет в тебе боговидная лепота. Как это бывает с железом, когда точильным камнем сведена с него ржавчина; недавно быв черным, при солнце мечет оно от себя какие-то лучи и издает блеск, так и внутренний человек, которого Господь именует сердцем, когда очищена будет ржавчина нечистоты, появившаяся на его образе от дурной любви, снова восприимет на себя подобие первообраза и будет добрым, потому что подобное добру, без сомнения, добро. Потому, кто видит себя, тот в себе видит и вожделеваемое, и таким образом чистый сердцем делается блажен, потому что, смотря на собственную чистоту, в этом образе усматривает первообраз. Ибо как те, которые видят солнце в зеркале, хотя не устремляют взора на самое небо, однако же усматривают солнце в сиянии зеркала не меньше тех, которые смотрят на самый круг солнца, так и вы, говорит Господь, хотя не имеете сил усмотреть света, но если возвратитесь к той благодати образа, какая сообщена была вам в начале, то в себе имеете искомое. Ибо чистота, бесстрастие, отчуждение от всякого зла — есть Божество. Потому, если есть в тебе это, то, без сомнения, в тебе Бог, когда помысл твой чист от всякого порока, свободен от страстей и далек от всякого осквернения, ты блажен по своей зоркости, потому что, очистившись, усмотрел незримое для неочистившихся, и отъяв вещественную мглу от душевных очей, в чистом небе сердца ясно видишь блаженное зрелище. Что же именно? Чистоту, святость, простоту и все подобные светоносные отблески Божия естества, в которых видим Бог.