Загрузка плеера...

Как царь, когда намерен кому-нибудь даровать свободу и помилование, обнародует свое повеление: придите ко мне и получите помилование. Если же они не хотят прийти к нему и воспользоваться даруемой им милостью, то бесполезно для них читать это повеление. Тем не менее, они повинны смертной казни, потому что отказываются прийти и получить помилование от руки своего царя. И Священное Писание – подобная грамота Бога людям, в которой повелевает Он любящим Его, молящимся Ему с преданностью принять из божественной Его десницы небесное благо... Если же человек не приходит, не просит, не приемлет, то чтение Священного Писания не принесет ему никакой пользы. И он остается виновным, ибо не хочет принять от Царя Небесного даруемого блага <духовной> жизни, без которой невозможно быть причастником бессмертной жизни.


Макарий Великий  

...Удивляюсь я тем немалочисленным людям, которые прежде рождения от Бога и прежде вступления в чадство Ему не трепещут богословствовать и беседовать о Боге. Когда слышу, как многие, не понимая божеских вещей, философствуют о них и, будучи исполнены грехов, богословствуют о Боге и о всем Его касающемся без благодати Святого Духа, дающего смысл и разум; трепещет, ужасается и некоторым образом из себя выходит дух мой, помышляя, что, тогда как Божество для всех непостижимо, мы, не знающие ни самих себя, ни того, что перед очами нашими, с дерзостью и бесстрашием Божиим приступаем философствовать о том, что непостижимо для нас, особенно будучи пусты от благодати Святого Духа, просвещающего и научающего всему. Грешим мы даже тем самым, что допускаем при таком положении своем желание говорить что-либо о Боге.


Симеон Новый Богослов  

...Беспредельное по естеству не может быть объято каким-либо примышлением речений, а что Божие величие не имеет предела, об этом ясно гласит пророческое слово, проповедуя, что великолепию, славе, святыни Его нет конца (Пс. 144: 3, 5). Если же свойства Его бесконечны, то гораздо более Сам Он по сущности во всем, что Он есть, не объемлется никаким пределом и ни в какой части. Поэтому если истолкование посредством имен и речений значением своим объемлет сколько-нибудь подлежащее, беспредельное же объято быть не может, то несправедливо стал бы кто обвинять нас в невежестве, когда не отваживаемся, на что и отваживаться не должно (т. е. описание и изложение Божией сущности). Ибо каким именем объять мне необъятное? Каким речением высказать неизглаголанное? Итак, поелику Божество превосходнее и выше всякого означения именами, то научились мы молчанием чествовать превышающее и слово и разумение.


Григорий Нисский  

...Святая Троица есть единый Бог, неизреченный, безначальный, несозданный, непостижимый, неразделимый.
И невозможно нам ни умом постигнуть Его, ни достойно определить словом. Но чтоб нам совсем не забыть Бога, и храня о Нем полное молчание не казаться живущими, как какие-нибудь безбожники, для того снисходительно позволено нам говорить о Боге и божественном, сколько сие под силу человеческому естеству, говорить так, как научены мы божественными апостолами и богодухновенными отцами нашими, чтоб, воспоминая о Нем часто, славили мы Его благость и человеколюбивое Домостроительство, совершенное Им для нас. Но мы, как бы сведения не имея о том, что земля мы есть и пепел, выходим за пределы меры своей и не трепеща исследуем, пытаем, гадаем, надумываем и в воображении своем произвольно строим то, что недомыслимо и неизреченно для самих Ангелов и для всех Небесных чинов, — произвольно мудрствуем о Боге и говорим о том без всякого благоговения и страха, как бы какие неверные, нисколько не наученные тайнам Божиим.


Симеон Новый Богослов  

...Мы должны веровать, что есть Бог — Творец и Создатель всех существ: ибо как могла бы и существовать вселенная, если бы кто не осуществил ее и не привел в стройный состав? — Должны веровать, что есть Промысл все содержащий и все связывающий в мире, ибо для тех существ, для которых необходим Творец, необходим вместе и Промыслитель, иначе мир, носимый случаем, как вихрем корабль, должен бы был, по причине беспорядочных движений вещества, мгновенно разрушиться, рассыпаться и возвратиться в первоначальный хаос и неустройство. Мы должны также веровать, что наш Творец, или Зиждитель <все равно, тем ли, или другим именем назовешь Его>, особенным образом печется о нашей участи, хотя жизнь наша и проводится среди различных противностей, которых причины для того может быть и остаются неизвестными, чтобы мы, не постигая их, тем более удивлялись над всем возвышенному Уму. Ибо все, что мы легко понимаем, легко и пренебрегаем, а, напротив, что выше нас, то чем неудобопостижимее, тем больше возбуждает в нас удивление, и все, что убегает от нашего желания, тем самым воспламеняет к себе сильнейшую любовь.


Григорий Богослов  

Любомудрствовать о Боге можно не всякому — да! Не всякому. Это приобретается не дешево и не пресмыкающимися по земле! Присовокуплю еще: можно любомудрствовать не всегда, не перед всяким и не всего касаясь, но должно знать, когда, перед кем и сколько. Любомудрствовать о Боге можно не всем, потому что способны к сему люди испытавшие себя, которые провели жизнь в созерцании, а прежде всего очистили, по крайней мере, очищают и душу и тело. Для нечистого же может быть небезопасно и прикоснуться к чистому, как для слабого зрения – к солнечному лучу. Когда же можно? — Когда бываем свободны от внешней тины и мятежа, <не порабощаемся плоти>, когда <ум> не сливается с негодными и блуждающими образами, как красота племен, перемешанных с племенами худыми, или как благовоние мира, смешанного с грязью. Ибо действительно нужно упраздниться, чтобы разуметь Бога (Ис. 45:11), и когда изберу время, Я произведу суд по правде.(Пс. 74:3). Перед кем же можно? Перед теми, которые занимаются сим тщательно, а не наряду с прочим толкуют с удовольствием и об этом после конских состязаний, зрелищ и песней, по удовлетворении чреву и тому, что хуже чрева; ибо для последних составляет часть забавы и то, чтоб поспорить о таких предметах и отличиться тонкостью возражений. О чем же должно любомудрствовать, и в какой мере? — О том, что доступно для нас, и в такой мере, до какой простираются состояние и способность разумения в слушателе. Иначе, как превышающие меру звуки или яства вредят, одни слуху, другие телу, или, если угодно, как тяжести не по силам вредны поднимающим, и сильные дожди — земле, так и слушатели утратят прежние силы, если их, скажу так, обременить и подавить грузом трудных учений.
И я не говорю, будто бы не всегда должно памятовать о Боге <да не нападают на нас за это люди, на все готовые и скорые!>. Памятовать о Боге необходимее, нежели дышать, и, если можно так выразиться, кроме сего не должно и делать ничего иного. И я один из одобряющих слово, которое повелевает поучаться день и ночь (Пс. 1:2), вечер и заутра, и полудне поведать (Пс. 54:18), и благословлять Господа на всякое время (Пс. 33:2). А если нужно присовокупить и сказанное Моисеем; то сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась и вставая (Втор. 6:7), и исправляющий другие дела должен памятовать о Боге, и этим памятованием возводить себя к чистоте. Таким образом запрещаю не памятовать о Боге, но богословствовать непрестанно; даже запрещаю не богословствование, как бы оно было делом не благочестивым, но безвременность, и не преподавание учения, но не соблюдение меры.


Григорий Богослов  

Все дары Бога нашего добры весьма и всеблагоподательны, но ни один из них так не воспламеняет и не подвигает сердца к возлюблению Его благости, как богословствование. Ибо оно, будучи первейшим порождением благости Божией, первейшие и дары подает душе: во-первых, оно располагает нас с радостью презирать всякие приятные утехи житейские, так как в нем мы имеем вместо преходящих утех неизреченное богатство словес Божиих, а потом оно огненным некиим изменением ум наш озаряет и через то делает его общником служебных духов. Достодолжно же приготовившись, возлюбленные, потечем к сей добродетели, благолепной, всезрительной, всякое попечение земное посекающей, в озарении света неизреченного ум питающей словами Божиими, и, чтобы не говорить много, словесную разумную душу к нераздельному общению с Богом Словом благоустрояющей через святых пророков. Да и в душах человеков, — о, дивное чудо! — устроив богогласные песни, эта божественная невестоводительница поет громко величия Божии.


Диадох  

Конец добродетельной жизни есть уподобление Божеству. Но Бесстрастное и Чистое совершенно неподражаемо для людей; потому что совершенно невозможно, чтобы жизнь страстная уподобилась Естеству, не допускающему в себе страстей. Потому, если блажен един Бог, как именует Его Апостол (1 Тим. 6:15), а для людей общение в блаженстве возможно чрез уподобление Богу, подражание же это крайне трудно, то следует, что и блаженство человеческой жизни недоступно. Но и в Божестве есть нечто такое, что как возможное предлагается желающим для подражания. Что же это именно?.. — нищета духа; ею Писание именует добровольное смиренномудрие. В пример же оной Апостол показывает нищету Божию, говоря: Он, будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою (2 Кор. 8:9). Итак, поскольку все прочее, что усматривается относящимся к Божественному естеству, превышает меру естества человеческого, а смирение есть нечто нам сродное и совозросшее с нами, которые по земле ходим, из земли имеем состав и в землю возвращаемся; то и ты, уподобившись Богу в том, что для тебя естественно и возможно, сам облачаешься в блаженный сей Образ.


Григорий Нисский  

И сущность, и ипостась имеют между собою такое же различие, какое есть между общим и отдельно взятым, например, между живым существом и таким-то человеком. Поэтому исповедуем в Божестве одну сущность и понятия о бытии не определяем различно, а ипостась исповедуем в особенности, чтобы мысль об Отце и Сыне и Святом Духе была у нас неслитною и ясною. Ибо если не представляем отличительных признаков каждого Лица, а именно: Отчества, Сыновства и Святыни, исповедуем же Бога под общим понятием существа, то невозможно нам здраво изложить учения веры. Потому, прилагая к общему отличительное, надобно исповедовать веру так: Божество есть общее, отчество — особенное. Сочетая же сие, надобно говорить: «Веруй в Бога Отца».
И опять, подобно тому должно поступать при исповедании Сына, сочетая с общим особенное, и говорить: «Веруй в Бога Сына». А подобным образом и о Духе Святом, сочетая предложение по тому же образцу, должно говорить: «Верую и в Бога Духа Святого», чтобы и совершенно соблюсти единство исповеданием Божества, и исповедать особенность Лиц различением свойств, присвояемых каждому Лицу. А утверждающие, что сущность и ипостась — одно и то же, принуждены исповедовать только разные Лица и, уклоняясь от выражения: три ипостаси, не избегают погрешности Савеллия, который и сам во многих местах, сливая понятие, усиливается разделить Лица, говоря, что та же ипостась преобразуется по встречающейся каждый раз нужде.


Василий Великий