Святые «О Богопознании»

Терпит и ныне <Господь> побиение камнями не только от наветующих, но даже от нас, которые почитаем себя благочестивыми. Ибо рассуждая о бестелесном, употреблять наименования свойственные телесному, значит, может быть, то же, что клеветать, то же, что побивать камнями, но, повторяю, да будет дано извинение нашей немощи! Мы не произвольно мечем камнями, потому что не можем вы разиться иначе, употребляем слова, какие имеем.

Пока ты в земном, не исследуй горнего
Пока ты еще внизу – в земном, не исследуй горнего, то есть небесного. Восходя же ввысь, прежде чем достигнешь высоты, не любопытствуй о земном, чтобы, споткнувшись, не упасть или лучше сказать, чтобы не остаться внизу, думая, что восходишь вверх.

Человеческий многозаботливый и испытующий разум при помощи возможных для него умозаключений стремится к недоступному и верховному естеству и касается его; он не на столько проницателен, чтобы ясно видеть невидимое, и в то же время не совсем отлучен от всякого приближения, так чтобы не мог получить никакого гадания об искомом; об ином в искомом он догадывается ощупью умозаключений, а иное усматривает некоторым образом из самой невозможности усмотрения, получая ясное познание о том, искомое выше всякого познания; ибо, что не соответствует Божескому естеству, разум понимает, а что именно думать о нем, того не понимает, он не в силах познать самую сущность того, о чем так именно рассуждает; но при помощи разумения того, что присуще и что не присуще Божескому естеству, он познает одно то, что доступно для усмотрения, именно, что оно пребывает в удалении от всякого зла, и мыслится пребывающим во всяком благе; и однако же, будучи таковым, как я говорю, оно неизреченно и недоступно для умозаключений.

Глаз не может пристально смотреть на солнечный круг, а если и смотрит, то напрасно утруждает себя; и нечистый ум не в состоянии на пользу себе уловить что-нибудь святое. Преподобный.

...Признавая во Отце благое изволение, ты по причине этого изволения не станешь отделять Сына от Отца. Ибо изволение бытия Его не может служить препятствием быть Ему тотчас <вместе с изволением>. Но как в глазе, в котором соединено зрение и желание зреть, из коих первое есть естественное действие, а последнее, т. е. стремление видеть, — действие произвола, движение сего произвола не служит препятствием к зрению, но только при действии зрения производит и желание зреть <ибо то и другое рассматривается нами особно и само по себе и одно не служит препятствием к бытию другого, но оба некоторым образом взаимно связаны, так что и естественное действие сопровождает произвол, и произвол опять не отстает от естественного движения>, — как, говорю, глазу врождено зрение, и желание зреть нисколько не отдаляет самого зрения, но вместе с желанием зреть является и желаемое усмотрение, так и о Неизреченном и всякую мысль превосходящем мы должны разуметь так, что в Нем все бывает вместе и в то же время, — бытие вечного Отца и изволение о Сыне и Самый Сын, сущий в начале, как говорит <апостол> Иоанн (Ин. 1, 1), и немыслимый по начале. Начало всего — Отец; но нам возвещено, что и Сын имеет бытие в сем начале, будучи по естеству тем, чем есть Начало; ибо как начало есть Бог, так и сущее в начале Слово есть Бог же...

...В душе бодрственной и трезвящейся не оскудевают и попечение угодное Богу, и благий помысл, а напротив того, видит она, что сама для них недостаточна, потому что если телесное око недостаточно к рассмотрению даже немногих Божиих созданий, и не насыщается, посмотрев на что либо однажды, но и непрестанно рассматривая одно и то же, не перестаёт, однако же, смотреть; то тем паче душевное око, если оно бодрственно и трезвенно, недостаточно к созерцанию Божиих чудес и судеб... Если же оскудевает в душе благой помысл, то явно, что оскудевает также; в ней просвещение, не по оскудению просвещающего, но от усыпления того, что должно быть просвещено.

Видишь, что земля во время бездождия, иссыхает и не дает плода. Пойми, что так и душа, если не напоит ее роса Божиего слова и благодати, иссыхает и становится бесплодна. Тело наше изнемогает от голода и жажды и если не подкрепится пищей,– умирает, так и душа: если не питается и не напояется словом Божиим, изнемогает, а потом и умирает. Как телу на всякий день ищешь пищи и пития, так и душе нужно непрестанно искать пищи» пития и утешения от слова Божия, чтобы, обессилев от голода и жажды, она не умерла навеки.

Дел <житейских> постигнуть невозможно без веры: как же возможно без веры познать Бога?

Священное Писание не стремится к красоте слов или их сочетаний. Оно имеет в себе Божественную благодать, которая сообщает яркость и красоту словам его.

Если Бог всегда одинаков, и никогда ничего не приобретает, то всегда Он — Отец. А если всегда Отец, то всегда имел и Сына. Следовательно, Сын совечен Отцу.

...Божество мы разумеем чуждым всякой телесности; посему единство Сына с Отцем было не по человеческому виду, но по общению Божеского естества и могущества. А что это подлинно так, особенно видно из слов, которые Христос говорил Филиппу: видевый Мене, виде Отца (Ин. 14, 9); ибо точным уразумением величия Сына открывается нам, как в образе, Первообраз.

...Он <Бог> совершенно не видится, совершенно не постигается, обитает же в неприступном свете, и есть Свет Триипостасный, неизреченным образом <пребывающий> в неограниченных пространствах — неограниченный Бог мой, один Отец, <один> также Сын с Божественным Духом, едино — три, и три — один Бог неизъяснимо.

.Как вещественная любовь не касается еще младенчествующих, потому что детство не дает в себе место страсти, а также и удрученных крайнею старостью не видим в подобном состоянии, так и в рассуждении божественной красоты, кто еще младенец, обуревается и носится всяким ветром учения, и кто одряхлел, состарился и приблизился к нетлению <в этих учениях>, все те оказываются неподвижными к сему вожделению. Ибо таковых не касается видимая красота, но такую только душу, которая вышла из младенческого состояния, цветет духовным возрастом, не прияла на себя скверны или порока, или нечто от таковых (Еф. 5, 27), не лишена чувствительности по младенчеству, и не ослабела в силах по дряхлости, Слово именует отроковицею.

Так обыкновенно Господь всяческих творит в отношении к каждому праведнику: дает обетования; но не тотчас приводит их в исполнение, а испытывает послушание и долготерпение праведников, и потом уже обещанное исполняет с великою щедростию.

...Никакое другое из имен недостойно естества, означаемого им, но все одинаково ниже точного значения, как признаваемые малыми, так и те, в которых предположительно усматривается некое величие понятий.

Бог Сам по Себе, по естеству Своему, всегда таинственно сокровен, и если выводит иногда Себя из естественной Своей сокровенности, то так, что самым проявлением ее делает ее еще более сокровеннейшею.

Как Отец ничего не оставляет для умопредставления выше безначального Божества, так и Сын Отчий имеет началом безлетного Отца, подобно тому как начало света есть великий и прекраснейший круг солнечный. Впрочем, всякое подобие ниже великого Бога и опасно, чтобы, поставив нечто между присносущным Отцем и присносущным Сыном, не отторгнуть нам Царя-Сына от Царя-Отца. Ибо предполагать, что время, или хотение прежде Бога, по моему мнению, значит рассекать Божество. Родитель велик как Бог, как родитель. Но если для Отца всего выше не иметь никакой причины досточтимого Божества, то и достопокланяему Рождению великого Отца не менее высоко иметь такое начало. Не отсекай Бога от Бога, потому что не знаешь такого сына, который бы далеко отстоял от отца.
А слова не рожденный и рождение от Отца не равнозначительны слову Божество. Иначе кто произвел сии два рода Божества? В отношении к Богу оба они не входят в понятие сущности; естество же, по моему разумению, нерассекаемо. Если Слову принадлежит рождение, то Отец, будучи бесплотен, не приемлет ничего, свойственного плоти <человеческий ум никогда не дойдет до такого нечестия, чтобы помыслить сие>; и ты имеешь Сына-Бога, достойную славу Родителя.
Если же ты, суемудрый, желая возвеличить Божество великого Отца и напрасно вселяя в сердце пустой страх, отринул рождение, и Христа низводишь в ряд тварей, то оскорбил ты Божество Обоих. Отец лишен у тебя Сына, и Христос не Бог, если только Он сотворен. Ибо все, чего когда-либо не было, принадлежит к тварям: а Рожденное по важным причинам пребывает, и всегда будет, равным Богу. Какое же основание тому, что ты, наилучший, через Христовы страдания, впоследствии, когда преселишься отселе, станешь богом, а Христос подобным тебе рабом, вместо Божеской чести припишется Ему только превосходство между рабами?
Если как ковач, намереваясь сделать колесницу, готовит молот, так и великий Бог в последствии времени создал полезное орудие, чтобы первородною рукою приобресть меня, — то тварь во многих отношениях будет превосходнее Небесного Христа, если только Слово для твари, а не тварь для Христа. Но кто же бы стал утверждать сие? Если же Он принял плоть, чтобы помочь твоим немощам, а ты за сие приводишь в меру преславное Божество то погрешил Милосердствовавший о тебе. А для меня тем более Он чуден, что и Божества не умалил, и меня спас, как врач, приникнув на мои зловонные струпы.

Божество, как лучезарное и гораздо светлейшее солнца, не может быть видимо, потому что для смертных очей оно невместимо, а уму представить Его невозможно <да и наиболее чистому уму сообщает Оно лучи свои в промысле>, постигнуть же весьма трудно <Оно больше и выше всего умопредставляемого>, но удобно приобрести Его благоволение <Оно целует и любит добродетель>. Посему, если желательно нам вместить для всех невместимое и сподобиться достояния превышающего всякое достоинство, то украсим себя целомудрием, справедливостью, мудростью... Ибо, кроме души невинной, не определяет для Себя Божество другого более свойственного и приличного места. Почему и изрекло: вселюся в них и похожду (2 Кор. 6, 16).

При чтении Евангелия не ищи наслаждения, не ищи восторгов, не ищи блестящих мыслей – ищи увидеть непогрешительную святую Истину.

...Ты никогда Его <Бога> не увидишь и не уразумеешь, если прежде не очистишь свой образ и не омоешь от скверны, если не извлечешь его, засыпанного страстями, и не отрешь совершенно, и не разоблачишь, и не убелишь как снег. Когда же сделаешь это, хорошо себя очистив, и станешь совершенным образом, то Первообраза <еще> не увидишь и не уразумеешь, если Он не откроется тебе через Духа Святаго, ибо всему научает Дух, в неизреченном свете сияющий.

Из тех, которые добровольно взяли на себя Крест Господень и пошли тесным путем, готовые и душу свою погубить за жизнь вечную, многие видели Бога и прежде, и теперь, как, думаю, многие видят Его, и всякий может увидеть, если пожелает это и устремится к этому как должно.

Оскверненному не надлежит отверзать уст, не говорю о догматах, но даже и о чем-либо ином, пока не очистит себя искренним покаянием. Ибо, если грешнику рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя (Пс. 49, 16), то кольми паче заградил Он уста тому, кто, находясь в таком состоянии, усиливается входить в исследование догматов, потому что догматы столько же выше оправданий, сколько небо выше земли и душа — тела. Итак, будучи препобеждаем другими в жизни, перестань состязаться о догматах, чтобы не нанести поражения и догмату, потому что многие имеют обычай по мнению о том, кто говорит, делать заключение и о том, что он говорит.

...Он <Творец> милосерд, щедр, весь свят и праведен; от Него изобильно источается всякая святыня, всякая благость и всякие духовные дары.

Бог всегда был, есть и будет или, лучше сказать, всегда есть; ибо слова: «был» и «будет» означают деление нашего времени и свойственны естеству приходящему: а Сущий — всегда. И сим именем именует Он Сам Себя, беседуя с Моисеем на горе; потому что сосредоточивает в Себе Самом всецелое бытие, которое не начиналось и не прекратится. Как некое море сущности, неопределимое и бесконечное, простирающееся за пределы всякого представления о времени и естестве, одним умом <и то весьма неясно и недостаточно, не в рассуждении того, что есть в Нем Самом, но в рассуждении того, что окрест Его>, через набрасывание некоторых очертаний, оттеняется Он в один какой-то облик действительности, убегающий прежде, нежели будет уловлен, и ускользающий прежде, нежели умопредставлен, столько же осиявающий владычественное в нас, если оно очищено, сколько быстрота летящей молнии осиявает взор. И сие, кажется мне, для того, чтобы постигаемым привлекать к Себе <ибо совершенно непостижимое безнадежно и недоступно>, а непостижимым приводить в удивление, через удивление же возбуждать большее желание, и через желание очищать, и через очищение соделывать богоподобными; а когда сделаемся такими, уже беседовать как с присными <дерзнет слово изречь нечто смелое> — беседовать Богу, вступившему в единение с богами и познанному ими, может быть, столько же, сколько Он знает познанных Им (см.: 1 Кор. 13, 12).

...Последует Христу тот, кто держится заповедей Его, кто шествует путем Его учения, идет по стопам и следам Его, подражает учению и делам Христовым...

Весьма великая милость человеку, что познает он Бога, и Бог приближается ко всякому, по мере сил человеческих. А между тем известно, что немощь наша не в состоянии приблизиться ведением своим к святилищу Божества. Благословен Он и за то, что грешники смеют приближаться к Нему и восхвалять Его!

Духовное слово вносит удовлетворительное убеждение в умное чувство; потому что оно <слово> действием любви исходит от Бога. Почему тогда ум наш без труда и тяжести движется в волнах богословствования, не терпя прискорбной и озабочивающей скудости светлых помышлений. В этом состоянии он свободно носится в многообъятных созерцаниях, сколько желает того действо любви. Доброе убо дело есть — для беседы о Боге всегда с верою ожидать воздействуемого любовью умного просвещения; ибо ничего нет скуднее ума, когда он без Бога берется любомудрствовать о Боге.

Как никто и никогда не вдыхал в себя всего воздуха, так ни ум не вмещал совершенно, ни голос не обнимал Божией сущности.

Если пророки не могли постигнуть с точностью даже этого свойства Божиего <премудрость Божию>, то как безумно было бы думать, что собственными суждениями можно определить самое существо Божие?

Часто дивился я тем, которые ни во что не ставят веру и доблестное житие, входят же в пытливые исследования и разыскания о том, чего и найти невозможно, и исследования о чем прогневляют Бога. Ибо когда усиливаемся дознать то, что не угодно было Богу сделать доступным нашему ведению, тогда не дознаем сего <ибо возможно ли это попреки Божией воле?>, и останется одна только за сие изыскание угрожающая нам опасность. Посему, оставив изыскание об этом, как сверхъестественное и нимало не доступное, и прибегнув в пристань правой веры и доблестного жития, здесь обретаем себе безопасность.

Расскажи мне, как пчела делает соты, и тогда говори о Боге. Изучи искусство муравьев, паука, ласточки, и после этого говори о Боге. Объясни мне это, если ты умен, но ты не в состоянии. Итак, ужели не перестанешь ты, человек, искать излишнего — а это поистине излишне, — не перестанешь безрассудно любопытствовать. Нет ничего мудрее такого незнания, и признающиеся в полном незнании в этом случае оказываются умнее всех, а суемудрствующие <о Боге> неразумнее всех.

Для того чтобы познать Владыку всех, недостаточно только видеть чудеса нужно иметь признающую душу. Так лучи солнца недостаточны для того, чтобы видеть, нужен еще и чистый и здоровый глаз.

Бог для всех непостижим и неизмерим, кроме тех, которые вкусили принятое от Него же Самого и сознают свою немощь.

Когда <подвижник> при посредстве телесного подвига подчинит чувства власти духа и освободится от страстей, истинное видение открывается во всей славе уму его.

Не измеряй силы Божией по своим соображениям, как слабый человек. Не думай, что Бог может сделать только то, что ты можешь помыслить. Если Он может сделать только то, что я мыслю, то я смело могу сказать, что Бог гораздо меньше мысли, потому что моя мысль Его измерила. Но Он превосходит мысль и побеждает разум; неисследим Творец и непостижимы дела <Его>.

Слово Божие есть правило нашей веры, как говорит святой Пророк: «Слово Твое – светильник ноге моей и свет стезе моей» (Пс. 118, 105). Святое Писание истолковали и разъяснили Богоносные отцы и церковные учителя. Полезно для понимания его прочитывать их книги.

«Уразуметь Бога трудно, а изречь невозможно» — так любомудрствовал один из эллинских богословов <Платон в Тимее>, и, думаю, не без хитрой мысли; чтобы почитали его постигшим, сказал он: трудно, и, чтобы избежать обличения, наименовал сие неизреченным. Но, как я рассуждаю, изречь невозможно, а уразуметь еще более невозможно. Ибо что постигнуто разумом, то имеющему не вовсе поврежденный слух и тупой ум, объяснит, может быть, и слово, если не вполне достаточно, то, по крайней мере, слабо. Но обнять мыслию столь великий предмет совершенно не имеют ни сил, ни средств не только люди, оцепеневшие и преклоненные долу, но даже весьма возвышенные и боголюбивые, равно как и всякое рожденное естество, для которого этот мрак — эта грубая плоть, служит  препятствием к уразумению истины. Не знаю, возможно ли сие природам высшим и духовным, которые, будучи ближе к Богу и озаряясь всецелым светом, может быть, видят Его, если не вполне, то совершеннее и определеннее нас, и притом, по мере своего чина, одни других больше и меньше. Но об этом не прострусь далее. Что же касается до нас, то не только мир Божий превосходит всяк ум и разумение (ср.: Флп. 4, 7), не только уготованного по обетованиям (1 Кор. 2, 9; Ис. 64, 4) для праведных не могут ни очи видеть, ни уши слышать, ни мысль представить; но даже едва ли возможно нам и точное познание твари. Ибо и здесь у тебя одни тени, в чем уверяет сказавший: узрю небеса, дела перст Твоих, луну и звезды (Пс. 8, 4) и постоянный в них закон, ибо говорит не как видящий теперь, а как надеющийся некогда увидеть. Но в сравнении с тварями гораздо невместимее и непостижимее для ума то естество, которое выше их и от которого они произошли.
Непостижимым же называю не то, что Бог существует, но то, что Он такое. Ибо не тщетна проповедь наша, не суетна вера наша; и не о том преподаем мы учение. Не обращай нашей искренности в повод к безбожию и клевете, не превозносись над нами, которые сознаемся в неведении! Весьма большая разность — быть уверену в бытии чего-нибудь и знать, что оно такое. Есть Бог — творческая и содержательная причина всего; в этом наши учители — и зрение <внешний опыт>, и естественный закон, — зрение, обращенное к видимому, которое прекрасно утверждено и совершает путь свой, или, скажу так, неподвижно движется и несется; — естественный закон, от видимого и благоустроенного умозаключающий о Началовожде оного. Ибо вселенная как могла бы составиться и стоять, если бы не Бог все осуществлял и содержал? Кто видит красиво отделанные гусли, их превосходное устройство и расположение, или слышит самую игру на гуслях, тот ничего иного не представляет, кроме сделавшего гусли или играющего на них, и к нему восходит мыслию, хотя, может быть, и не знает его лично. Так и для нас явственна сила творческая, движущая и сохраняющая сотворенное, хотя и не постигается она мыслию. И тот крайне несмыслен, кто, следуя естественным указаниям, не восходит до сего познания сам собою.
Впрочем, не Бог еще то, что мы представили себе под понятием Бога, или чем мы Его изобразили, или чем описало Его слово. Л если кто когда-нибудь и сколько-нибудь обнимал Его умом, то чем сие докажет? Кто достигал до последнего предела мудрости? Кто удостаивался когда-нибудь толикого дарования? Кто до того отверз уста разумения и привлек Дух (Пс. 118, 131), что при содействии сего Духа, все испытующего и знающего даже глубины Божии (1 Кор. 2, 10), постиг он Бога, и не нужно уже ему простираться далее, потому что обладает последним из желаемых, к чему стремятся и вся жизнь и все мысли высокого ума? Но какое понятие о Боге составишь ты, который ставишь себя выше всех философов и богословов и хвалишься без меры, если ты вверишься всякому пути умозрения? К чему приведет тебя пытливый разум?

Христос больше похвалил усердие Марии, чем Марфы: «Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк. 10, 42). Похвально было усердие Марфы, которая старалась принять Христа, но более похвально усердие Марии, которая прилежно слушала слово Божие. Марфа старалась принять Его в доме, а Мария в душе, потому Христу было приятнее усердие Марии, чем Марфы. ...А если Христос так хвалит усердие Марии в слушании слова Божия, тем Он учит нас, чтобы мы подражали тому же духовному усердию.

Един Бог, Единица безначальная и пресущная, частей не имеющая и нераздельная; один и тот же и Единица и Троица.

Един есть Бог безначальный, безвиновный, не ограниченный ничем или прежде бывшим, или после имеющим быть, и в прошедшем, и в будущем объемлющий вечность, беспредельный, благого, великого, Единородного Сына великий Отец, Который в рождении Сына не потерпел ничего свойственного телу, потому что Он — Ум.
Един есть Бог иный, но не иный по Божеству, — сие Слово оного Бога, живая печать Отчая, единый Сын Безначального, и Единственный Единственного, во всем равный Отцу <кроме того, что один всецело пребывает Родителем, а другой — Сыном>, Мироположник и Правитель, сила и мысль Отца.
Един Дух — Бог от благого Бога. Да погибнет всякий, кого не отпечатлел так Дух, чтобы являл Его Божество, у кого или в глубине сердца есть зло, или язык нечист, — эти люди полусветлые, завистливые, эти самоученые мудрецы, — этот источник загражденный (см.: Притч. 25, 27), светильник сокрытый в темной пазухе! (см.:Лк. 11, 33).

При помощи умозаключений мы получаем неясное и весьма малое понятие о Божеском естестве..., однако из определений, благочестиво присвоенных этому Естеству, мы приобретаем ведение, достаточное для наших слабых сил. Мы говорим, что значение всех этих определений не однозначно, но одни из них означают нечто, присущее Богу, а другие выражают отсутствие чего-либо в Нем. Называем, например, Его праведным и нетленным. Именуя праведным, обозначаем, что Ему присуща правда, а именуя нетленным, обозначаем, что тление не присуще Ему.

...Что же такое Бог? Как скажу что-либо о том, чего невозможно ни видеть, ни в слух вместить, ни сердцем объять? Какими словами изображу естество? Какое подобие блага сего найду в известных нам благах? Какие речения изобрету к означению неизреченного и неизглаголанного? Слышу, что Священное Писание повествует великое о превысшем Естестве, но что сие значит в сравнении с самим Естеством? Столько изрекло слово, сколько способен я принять, а не сколько вмещает в себе означаемое. Как вдыхающие в себя воздух приемлют его, каждый по своей вместимости, один больше, другой меньше, но и тот, кто содержит в себе много, не всю стихию вмещает внутри себя, а напротив того, и он, сколько мог, столько и принял в себя из целого, и это в нем целое, так и богословские понятия Святого Писания, у богоносных мужей изложенные нам Святым Духом, для нашей меры разумения высоки, велики и превосходят всякую величину, но не достигают до величины истинной. Сказано: кто измери горстию воду и небо пядию, и всю землю горстию (Ис. 40, 12)? Видишь ли, какая высокая мысль у описывающего несказанное могущество? Но что сие значит в сравнении с действительно Сущим? Пророческое слово в таких высоких выражениях показало только часть Божественной деятельности, о самой же силе, от которой деятельность, не говорю уже о естестве, от Которого сила, не сказало, не имело в виду  говорить, а напротив того, касается словом, но некоторым догадкам, изображающего только собою Божество, как бы от лица Божия произнося такие слова: кому Мя уподобисте? (Пс. 46, 5), говорит Господь. Такой же совет предлагает и Екклесиаст собственными своими словами: не скор буди износити слово пред лицем Божиим, яко Бог на небеси горе, ты же на земли долу (Еккл. 5, 1), взаимным расстоянием сих стихий, как думаю, показывая, в какой мере естество Божие превышает земные помыслы.

Един есть Бог — безначальный, непостижимый... всякую совершенно мысль исключающий о когда и как есть, как для всех недоступный и никакою тварью непознаваемый в естестве Своем.

...Безопаснее и вместе благочестивее веровать, что величие Божие выше разумения, нежели, определяя границы славы Его, какими-нибудь предположениями думать, что не существует ничего выше постигаемого разумом, и даже в том случае, когда бы кто находил это безопасным, не оставлять Божескую сущность не испытуемою, как неизреченную и не доступную для человеческих рассуждений. Ибо гадание о неизвестном и приобретение некоторого знания о сокровенном из примышления человеческих рассуждений пролагает доступ и ведет к ложным предположениям, потому что составляющий догадки о неизвестном будет предполагать не только истину, но часто и самую ложь вместо истины. А ученик евангельский и пророческий тому, что Сущий есть, верует на основании того, что слышит в Священных книгах, на основании гармонии в видимой природе и дел промысла; что же Он есть и как есть, о сем не исследуя, как о бесполезном и непригодном. Он не даст лжи доступа к истине, ибо при большой пытливости находит место и неправильное умствование, а при бездействии пытливости совершенно пресекается и необходимость заблуждения. А что справедлива такая мысль, можно видеть из того, как церковные ереси уклонялись в разнообразные и различные предположения о Боге, когда каждый различно обольщал себя, судя по какому-либо движению мысли.

...Кто истинно, и как должно, взирает на богословие, тот, без сомнения, покажет жизнь согласную с верою. А сие не иначе возможно, как но низложении плотского восстания упражнениями в добродетели.

...Явно, что Бог, как Творец, имеет и зиждительное Слово не отвне, но собственно от Себя.

Богомыслие сделается самым неправильным и вредным для души, если подвижник, прежде очищения покаянием и не имея точного понятия об учении христианском, позволит себе самовольное размышление.

...Единственное и неоценимое приобретение человека на землепознание Христа и усвоение Христу. Будет ли желать приобретений и наслаждений временных желающий стяжать это сокровище?

...Божество всегда то же, и навсегда будет тем, чем есть теперь, в Нем ничего не пребывает ни от приращения чего-либо, ни от приложения несуществующего, но всегда существует со всем, что разумеется и называется благом...

Солнце с высоты для всех равно щедро излучает свой свет, но видят его только имеющие глаза и не закрывающие их. ...Так и Бог с высоты Своей посылает всем изобильную помощь, ибо Он – неиссякаемо источающий, спасительный и озаряющий Источник милости и добра. Наслаждаются же Его благодатью и силой к совершению добродетели и достижению совершенства... не все, но только те, которые проявили доброе произволение и делами показали веру и любовь к Богу, которые совершенно устранились от всего дурного, твердо держались заповедей Божиих и всегда устремляли душевный взор на Самое Солнце правды – Христа.