Богопознание

Чаем воскресения мертвых и жизни будущего века, после того, как Господь придет во второй раз и рассудит живых и мертвых. Чтобы кто самочинно не чаял в этот, может быть, долгий промежуток времени каких-либо дивных приключений с собой, повторения, например, явления своего в числе живущих на земле, апостол резко определяет: «человекам положено однажды умереть, а потом суд» (Евр. 9:27). Одна каждому смерть, стало быть, одно и рождение. Мысль апостола такова: дан тебе срок этой жизни спеши им пользоваться во спасение свое, не ожидай другой подобной жизни. Умрешь ты однажды; по смерти твоей произнесен будет суд над тобой, и участь твоя решена навсегда. Какой дух иначе будет проповедовать и обещать другое рождение и другую» смерть, тот антихристов... Я счел долгом сказать вам это, братия и отцы, в предостережение: «Боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе» (2 Кор. 11:3). «Дабы мы не были более младенцами, колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения, по лукавству человеков, по хитрому искусству обольщения» (Еф. 4:14). «Будьте тверды, непоколебимы» (1 Кор. 15:58). «Бодрствуйте, стойте в вере, будьте мужественны, тверды» (1 Кор. 16:13). И Бог истины, мира и любви будет с вами. Аминь.

Кто имеет небесные понятия о Боге, кто с высокой точки зрения исследовал законы тварей, возмог, по крайней мере, несколько постигнуть благость Божия Промысла и сверх того не щадит издержек, но щедр, когда потребно исправить нужды братий, тот великолепен. И в таковых вселяется глас Господень. Ибо в подлинном смысле великолепный презирает все телесное, признавая оное; не имеющим никакой цены в сравнении с невидимым. Того, кто великолепен, никакое обстоятельство не оскорбит; вообще никакое страдание его не возмутит; проступки людей негодных и презренных не приведут его в движение; нечистота плети не унизит его; он недоступен унизительным страстям, которые не могут возвесть на него очей, по причине высоты его мыслей.

В душе бодрствующей и трезвящейся не оскудевают и стремление, угодное Богу, и благой помысел, напротив, всегда видит она свою недостаточность. Так глаза не способны рассмотреть даже немногие Божии создания и не насыщаются, увидев что-либо однажды, да и непрестанно рассматривая одно и то же, не насыщаются видением. Тем более душевное око, если оно открыто, не насыщается созерцанием Божиих чудес и судеб... Если же оскудевает в душе благой помысел, то явно, что оскудевает в ней и просвещение,– не по оскудению Просвещающего, но из-за дремоты того, кто должен быть просвещен.

Всякий, считающий себя мудрым, потому что прошел науки и сведущ во внешних знаниях, никогда не будет удостоен проникновения в тайны Божии и не увидит их, если прежде не смирится и не почувствует себя безумным, вместе с самомнением отвергая и приобретенную ученость. Ибо кто так поступает и с непоколебимой верой следует людям мудрым в Божественном познании, тот вместе с ними входит в обитель Бога Живого. И наставляемый и просвещаемый Духом Святым, он видит и познает то, чего никто из других людей видеть и познать не может. Так становится он наученным Богом.

Как простой помысл о вещах человеческих заставляет ум презирать Божественное, так и простое знание Божественного не убеждает его совершенно презирать  человеческое, потому что здесь истина пребывает еще в тенях и гаданиях, и потому имеет нужду в блаженной приверженности святой любви, связующей ум с духовными созерцаниями и убеждающей предпочитать вещественному невещественное, чувственному мысленное и Божественное.

Услышав голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня, скрылись Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая.(Быт. 3: 8). Какое безумие — хотеть скрыться от Бога, вездесущего, от Творца, призвавшего все из небытия к бытию, знающего сокровенное, создавшего в отдельности сердца людей, ведающего все дела их, испытующего сердца и утробы и видящего самые движения сердца нашего?

Опыт богосозерцания.
Если ты желаешь познать Бога и сделаться богом по благодати не на словах, не в воображении, не мысленно, не одной верой, лишенной дел, но опытом, на самом деле, умным созерцанием и таинственнейшим познанием, то твори дела, которые Христос повелевает тебе, и терпи то, что Он ради тебя претерпел. И тогда ты увидишь блистательнейший свет, явившийся в совершенно просветленном пространстве души, духовным образом ясно увидишь духовную сущность, по истине всю, проникающую сквозь все. От нее же (то есть от души), проникающую сквозь все тело – так как душа находится во всем теле и сама бестелесна – и тело твое просияет, как и душа твоя. Душа же, как воспринявшая благодать, будет блистать подобно Богу. Если же ты не станешь подражать смирению и страданиям Создателя и не пожелаешь претерпеть поругания, какие Он терпел, то мысленно, или лучше сказать чувственно, ты остался – о безумие! – в аду и мраке своей плоти, которая есть тление.

Как нежно любящие отцы, слушал своих детей, лепечущих и запинающихся в словах, не обращают внимания на недостатки речи, но радуются природному влечению, и лепет детей для них приятнее всякого риторического красноречия и философской высокопарности, — так и Богу угодны в нас не уста, лепечущие о богословии, но желание и расположение, — когда мы проповедуем с верою и воспеваем с любовью.

...Господь называет блаженством не возможность знать что-либо о Боге, но иметь в себе Бога, потому что блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Но не как зрелище для очистившего душевное око предлагается Бог. Напротив, высота этого изречения, может быть, выражает то же, что открыло Слово, сказав другим: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17: 21). Из этого мы должны понять, что очистивший сердце от всего сотворенного и от страстного состояния – в своей собственной красоте видит образ Божия естества. И... в немногом, что изрекло Слово, заключается такой совет: все вы, люди, в ком только есть желание узреть истинное благо, когда слышите, что Божие совершенство превыше небес, и слава Божия неизъяснима, красота невыразима, и естество невместимо, не считайте безнадежным ваше желание. Ибо в тебе вместимая для тебя мера постижения Бога, ...потому что в естестве твоем Он запечатлел подобия благ собственного Своего естества... Но порок, смыв Боговидные черты, сделал бесполезным благо, закрытое скверными покровами. Потому если добродетельной жизнью опять смоешь нечистоту, наслоившуюся на твоем сердце, то воссияет в тебе Боговидная красота; так бывает с железом, очищенным от ржавчины,– недавно было оно черным, теперь под солнцем отражает лучи и блестит.И внутренний человек, которого Господь именует сердцем, снова воспримет подобие Первообраза, когда будет очищена ржавчина нечистоты, появившаяся в образе от дурных склонностей. И он будет благим, потому что подобное благу, без сомнения, должно быть благим... Таким образом, чистый сердцем делается блаженным, потому что, видя собственную чистоту, в этом образе усматривает Первообраз, потому что те, которые видят солнце, отраженное в зеркале, хотя не смотрят на небо, видят солнце в зеркале не хуже тех, которые смотрят на самый круг солнца. Так и вы, говорит Господь, хотя не имеете сил видеть Свет, но если возвратитесь к той благодати образа, какая дана была вам вначале, то в себе найдете желаемое. Ибо чистота, бесстрастие, отчуждение от всякого зла есть Божество. Потому если есть в тебе это, то, без сомнения, в тебе Бог. Когда помыслы твои чисты от всякого порока, свободны от страстей и далеки от осквернения ты блажен по своей дальновидности: очистившись, ты увидел незримое для неочистившихся. Отогнав мглу от душевных очей, в чистом небе сердца ты ясно видишь блаженное зрелище: святость, простоту и все подобные отблески Божиего естества.

...Как для телесных очей большие расстояния делают неясным представление видимых предметов, а приближение смотрящих доставляет ясное познание видимого, так и при умственных созерцаниях – не приблизившийся к Богу и не сделавшийся ему родным посредством дел не может видеть дел Божиих чистыми очами ума.

Если даже плотскими очами мы и не можем видеть <Господа>, но при условии воздержанной жизни мы можем непрестанно созерцать Его очами мысли. И не только созерцать Его очами мысли, но собрать от этого великий плод. Потому что само размышление о Боге является устранением всякого греха, очищением от всякого лукавства, отчуждением от всякого зла. Такое созерцание является творческим началом всякой добродетели, родительницей чистоты и бесстрастия, дарователем вечной жизни и нескончаемого Царствия. Заботясь о таком сладостном созерцании и устремляя мысленный взор на Христа, как бы присутствующего с нами, каждый из нас говорит, как говорил Давид: «Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет па меня война, и тогда буду надеяться» (Пс. 26:3).

Вифсаидского слепого Господь исцелил не сразу, но сначала даровал ему неполное зрение, а потом полное, так что он стал все видеть ясно. Для чего Господь так сделал, известно Ему одному. Мы же возьмем отсюда следующую мысль: если считалось нужным исцелить телесное зрение постепенно, то тем более такая постепенность необходима в просветлении очей нашего ума. Так оно и было. В патриархальный период богооткровенное познание было не сложно. В подзаконный период оно стало сложнее и подробнее. В наш христианский период оно еще подробнее и возвышеннее. Но конец ли это? На земле высшего не ожидай, а на том свете будет. Два святых апостола удостоверяют нас в этом, святые Иоанн и Павел. «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло» (1 Кор. 13:12), а тогда все увидим ясно. Но и там будут степени умственного просветления, ибо познание Бога беспредельно. На земле же откровение Божие уже завершено; нечего и мечтать о высшем. Мы имеем все, что нужно: усвой и живи этим. Христианское откровение впереди не обещает нового откровения.

Рассказывают, что однажды авва Антоний, приведенный в недоумение глубиной домостроительства Божия, Промысла Божия и суда Божия, помолился и сказал: «Господи! Отчего некоторые из людей достигают старости, другие умирают детьми и живут мало? Отчего одни бедны, другие богаты? Отчего тираны и злодеи благоденствуют и имеют все земные блага, а праведные угнетаются напастями и нищетой?» – Долго был он занят этим размышлением, и пришел к нему голос: «Антоний! Внимай себе и не подвергай твоему исследованию судеб Божиих, потому что это вредно для души». Необходимо подвижнику и каждому христианину отличать то, что доступно его пониманию, от того, что предоставлено лишь его видению. Ум ограниченный не может понимать действия ума неограниченного, ума Божия; тщетное усиление к пониманию и объяснению того, что превыше понимания, ведет единственно к заблуждению, к богохульству, к ересям.

Солнце с высоты для всех равно щедро излучает свой свет, но видят его только имеющие глаза и не закрывающие их. Так и Бог с высоты Своей посылает всем изобильную помощь, ибо Он – неиссякаемо источающий, спасительный и озаряющий Источник милости и добра. Наслаждаются же Его благодатью и силой к совершению добродетели и достижению совершенства не все, но только те, которые проявили доброе произволение и делами показали веру и любовь к Богу, которые совершенно устранились от всего дурного, твердо держались заповедей Божиих и всегда устремляли душевный взор на Самое Солнце правды – Христа.

Бог говорит: «лица Моего нельзя тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых (Исх. 33:20). И это слово показывает не то, будто бы зрение лица Божия для смотрящих делается виною смерти; но поскольку хотя Божество по естеству животворяще, однако же собственно отличительным признаком Божественного естества служит то, что Оно выше всего отличаемого по признакам; то полагающий, что Бог есть нечто познаваемое, уклонившись от сущего к тому, что признано существующим в способном вместить это представление, не имеет в себе жизни. Ибо подлинно сущее есть истинная жизнь: а это недоступно познанию. Поэтому если животворящее естество превышает познание, то постигаемое, без сомнения, не есть жизнь: а что не жизнь, то не имеет свойства сделаться сообщающим жизнь. Поэтому не исполняется желаемое Моисеем в том, в чем желание пребывает невыполнимым. Ибо сказанным научается он, что Божество, по естеству Своему, неопределимо, невключимо ни в какой предел. А если бы Божество могло быть представлено в каком-либо пределе, то по всей необходимости вместе с пределом было бы представляемо и то, что за ним, потому что заключенное в пределы, без сомнения, чем-нибудь оканчивается; как пределом для живущих на суше — воздух и для живущих в воде — вода. Поэтому, как рыба во всех своих пределах охватывается водою, а птица — воздухом, среда воды для плавающего, а среда воздуха для летающего есть крайняя поверхность предела, охватывающая собою и птицу, и рыбу, за которой следует или вода, или воздух: так, если Божество представляемо будет в пределе, необходимо Ему быть охватываемым чем-либо инородным по естеству, а охватывающему, как свидетельствует последовательность речи, во много крат превосходить содержимое. Но признано, что Божество по естеству прекрасно; а что разнородно с прекрасным, то, конечно, есть нечто иное, а не прекрасное, а что вне прекрасного, то заключается в естестве зла. А доказано, что охватывающее во много крат больше охватываемого. Поэтому думающим, что Божество заключено в пределы, по всей необходимости должно согласиться, что Оно объято злом. И как всегда охватываемое умалено перед естеством охватывающим, то следует произойти преобладанию чрезмерно изобилующего. Итак, заключающий Божество в какой-либо предел допускает возможность над прекрасным возобладать противоположному. Но это нелепо. Поэтому да не разумеется какое-либо постижение невидимого естества. Непостижимому же несвойственно быть охватываемым. Напротив того, всякое вожделение прекрасного, привлекаемое к тому восхождению, всегда возрастает вместе с желанным шествием к прекрасному. И это-то значит в подлинном смысле видеть Бога, никогда не находить сытости своему желанию. Но кто видит, как только можно ему видеть, тому надлежит непрестанно возгораться желанием увидеть еще больше. И, таким образом, никакой предел не пресечет приобретения в восхождении к Богу, потому что и прекрасному не отыскивается никакого предела, и никаким пресыщением не пресекается усиливающееся желание прекрасного.

Почему Господь омыл ученикам ноги? Этим Он не только омыл, но сообщил апостолам Божественную силу. Поскольку змею было сказано: «Ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3:15), то есть отравлять весь образ жизни, то Господь омыл ноги учеников в ознаменование очищения духовных путей. Почему Он и говорит: «Даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью» (Лк. 10:19). А Исаия сказал: «Как прекрасны на горах ноги благовестника, возвещающего мир, благовествующего радость» (Ис 52:7). Апостолы Христовы, пройдя весь мир, действительно разрушили диавольскую силу, утвердили всюду мир и благовествовали нам радость небесную. Господь касался ног апостольских, чтобы укрепить земные и слабые ноги, которым предстояло пройти всю вселенную. Великий врач коснулся пяты, о которой в начале был изречен суд, чтобы не дать господствовать яду духовного змея. Поэтому пята, укрепленная прикосновением рук Господних, победила сатану, соблазнившего вначале прародителей. Таким образом, исполнилось предсказание Деворы пророчицы: «Попирай, душа моя, силу» (Суд. 5:21), и Давида, который, воспевая победную песнь, воскликнул: «Падают под ноги мои, как прах перед лицом ветра, как уличную грязь попираю их» (Пс. 17:39, 43). «Даю вам власть наступать»,– сказал Господь,– чтобы губитель более вас не попирал и не соблазнял.

Видят ли Бога праведные, когда делают добро? Когда приемлешь странников ради Христа, тогда видишь Христа. Когда ради Него помогаешь немощным, тогда видишь Его. Когда что бы то ни было делаешь ради Него, тогда Он у тебя перед глазами, и ты созерцаешь Бога. Сказано: «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:8), и если имеешь любовь,– значит, Бог в тебе. Как же ты можешь видеть Бога? Ты радуешься, делая добро, наслаждаешься, творя дела любви, доволен, исполняя послушание. Любовь есть радость и веселие: она содействует тебе в добрых делах, ты видишь Бога, содействующего тебе, ибо всякий знает того, кто делает одно с ним дело. Любовь невидима плотским очам... но она всегда видима очам душевным. Радуясь о сделанных тобою добрых делах, ты видишь Бога, и не отрицай, что видишь Его. Неужели потому, что не видишь целомудрия, ты не усматриваешь его в делах? Так, хотя и не видишь Бога чувственными очами, однако видишь Его в любви.

От созерцания чудес Христовых мы восходим к познанию того великого значения, которое заключается в Слове Божием, едином на потребу для спасения нашего, в Слове, служащем спасению и совершающем спасение.

Что нам, страстным, входить в неведомые тайны и в постановления Церкви, а надо просто повиноваться ей и считать учение ее непогрешительным. Гордый испытует тайны, но таинства открываются смиренным… Считаю излишним страстным нам в море богословия пускаться. Лучше постараемся помаленьку очищать от страстей ум и сердце, тогда сама собой благодать напишет законы свои на чистых скрижалях сердечных.

Не всех слуг Своих и учеников Господь вводит с Собою в откровение сокровенных и высших тайн Своих, но только таких некоторых, которым дано ухо для слышания, глаза которых открыты для видения и язык новый ясен. Таких взяв и отсоединив от прочих, которые тоже ученики Его есть, восходит на Фаворскую гору созерцания и преображается перед ними, не тайно открывая им необходимое о Царствии Небесном, но явно показывая славу и светлость Божества.

Из многих выражений, прилагаемых к Божескому естеству, мы учимся надлежащему образу мыслей о Боге, но не познаем из этих выражений того, что Он представляет собой в действительности. Всячески избегая внесения каких-нибудь нелепых мыслей в представления о Боге, мы употребляем многие и разнообразные наименования Его, приспособляя имена к различию понятий. Так как не отыскано никакого имени, объемлющего Божеское естество и пригодного к соответственному выражению Его существа, то многими именами, соответственно различным понятиям выражая то или другое особенное представление о Нем, именуем Его Божеством, извлекая из разнообразных и многоразличных обозначений Его некоторые общие наименования для познания искомого.

Как тому, кто не просвещен в Духе не нужно касаться духовных созерцаний, так и тому, кто богато освещается благодатью Святого Духа, не подобает приступать к беседе о них, потому что там скудость светлых мыслей окутывает ум мраком неведения, а здесь обилие их не дает говорить, так как в эту пору душа, наслаждаясь любовью Божиею, желает безмолвно наслаждаться и славою Господа. Итак, к беседе о Боге нужно приступать тогда, когда замечается средняя мера в духовном возбуждении, так как такая мера доставляет душе необходимые драгоценные слова, ясно изображающие невидимые духовные предметы, в то же самое время желаемая духовная высота питает веру говорящего о вере, чтоб учащий первым вкусил от плода ведения, источаемого любовью.

Обращая свой взор на святых, (подразумеваю пророков и патриархов, которым многообразно возвещалось слово истины, а также на бывших очевидцами и служителями Слова), следует благоговеть пред достоверностью тех, кто свидетельствованы Самим Духом и пребывать в границах их учения, а не осмеливаться на то, что не было доступно пониманию святых. Ибо они Бога неведомого до тех пор человекам по причине господствовавшего тогда идольского заблуждения, делали известным и ведомым как из чудес, которые являются в делах Его, так и из имен, посредством которых понимается многообразность Божеского могущества. Именно они руководят к пониманию Божеской природы, делая для людей известным одно только величие усматриваемого в Боге. Но понимание того, что невозможно вместить и не приносит пользы для пытливых, они оставили неизреченным и неисследованным .

...Хотя Божия добродетель и неподражаема, но, когда по возможности стараемся подражать ей, не будем в том безуспешными. Как учителя чистописания, взяв грифель, выводят для детей красивые буквы, чтобы они хотя бы отдаленно смогли воспроизвести образец, так и Божия благодать предложила нам образцы добродетели, чтобы мы подражали, насколько для нас достижимо. Поэтому-то сама невозможность достичь совершенства образца пусть не отвращает нас от того, что для нас возможно. Напротив, пусть великим представляется нам то, что удостоены мы хотя бы отчасти сделаться подражателями Божию образу.

...Пока стоит эта стена и преграда грехов наших и нас отделяет от света, как возможно нам, пребывая во тьме, познать самих себя или понять истинно, что мы такое, откуда взяв начало, приходим в мир этот, куда идем и какого мы рода твари? Не зная же самих себя, не тем ли более не можем познать Того, Кто несравненно выше нас? Если бы мы познавали самих себя, то не стали бы с такою дерзостью говорить о Боге. Говоря же о Боге и божественных вещах, мы, не просвещенные и Духа Святого не имеющие, тем самым показываем, что не знаем самих себя. Если бы мы знали самих себя как следует, то никогда не подумали бы, что достойны даже на небо воззреть и видеть этот чувственный свет мира или попирать ногами эту землю. Потому что может быть нечистее того, кто в гордом самомнении покушается учить и тех, кто принадлежит Духу, без Духа.

Мы как бы строим огромные здания малым орудием, когда человеческою мудростью уловляем видение Сущего, когда к предметам мысленным приступаем со своими чувствами или не без чувств, которые заставляют нас кружиться и блуждать, и не можем, неприкровенным умом касаясь неприкровенных предметов, подойти сколько-нибудь ближе к истине и запечатлеть в уме чистые его представления. А слово о Боге чем совершеннее, тем непостижимее, ведет к большему числу возражений и самых трудных решений. Ибо всякое препятствие, и самое маловажное, останавливает и затрудняет ход ума и не дает ему стремиться вперед подобно тому, как браздами вдруг сдерживают несущихся коней, и внезапным их потрясением сворачивают в сторону. Так Соломон, который до преизбытка был умудрен больше всех и до него живших, и ему современных, получил в дар от Бога широту сердца и полноту созерцания обильнее песка (3 Цар. 4:29), чем более погружается в глубины, тем более чувствует кружения и почти концом мудрости поставляет найти, сколько она удалилась от него (Еккл. 7:24). А Павел покушается, правда, исследовать, не говорю естество Божие <он знал, что это совершенно невозможно>, а только судьбы Божии; но поскольку не находит конца и отдохновения в восхождении, поскольку любоведение ума не достигает явно окончательного предела, а всегда остается для него нечто еще неизведанное, то <чудное дело! О, если бы со мною было то же!> заключает речь изумлением, именует все подобное богатством Божиим и глубиною (Рим. 11:33), и исповедует непостижимость судеб Божиих, выражаясь почти так же, как и Давид, когда он то называет судьбы Божии бездною многою (Пс. 35:7), в которой нельзя достать основания ни мерою, ни чувством, то говорит, что удивился разум от него и от состава его, и утвердился больше, нежели на сколько простираются его силы и его объем (Пс. 138:6).

...Величие естества Божия не ограничивается никаким пределом, и никакая мера знания не служит таким пределом в уразумении искомого, за которым надлежало бы любителю высокого остановиться в стремлении к прежнему, а напротив того, ум, высшим разумением восходящий к горнему, находится в таком состоянии, что всякое совершенство знания, достижимое естеству человеческому, делается началом пожеланию высших знаний.

Одно из свойств Божеской жизни — то, что она есть без причины, — это выражается <словом> "нерожденный"; другое свойство этой жизни — то, что она беспредельна и бесконечна, — это обозначает слово "нетленный"; так что предмет есть безначальный и бесконечный, что выше всякого имени и понятия; а что он не есть от причины и не обратится когда-нибудь в небытие — это означается примышлением этих имен.

...Как этот чувственный свет не для всех равно сияет, но для тех, которые имеют глаза, бодрствуют и могут беспрепятственно наслаждаться появлением солнца, так и Солнце правды, Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. (Ин. 1:9), не всем даст видеть светозарность Свою, но тем, которые живут достойно Света.

Скажешь мне: но как для человеческого смирения возможно простирать стремление к блаженству, усматриваемому в Боге, когда в самом повелении как будто выказывается неудобоисполнимость его? Ибо как возможно земному уподобиться Тому, Кто на небесах, когда самое различие по естеству показывает недостижимость подражания? Ибо как невозможно лицом достать до величия небес и содержащихся в них красот, так и земному человеку равно невозможно уподобиться Небесному Богу. Но Слово <Писания говорит> о том ясно: не приравнивать естество человеческое естеству Божескому повелевает оно, но <Его> благим действиям, сколько возможно, подражать в жизни. Итак, какого рода наши действия могут быть подобны действиям Божиим? Отчуждаться всякого зла, сколько возможно, делом, словом и помышлением стараясь быть чистыми от осквернения им.

Среди иерусалимских царей были два, противоположных нравом друг другу: Иосия и сын его Иехония. Иосия случайно нашел книгу Закона Божия, случайно, ибо прежние цари-идолопоклонники истребили книги Закона Божия в церкви Соломоновой. Иосия нашел книгу и прочитал ее, и смягчилось сердце его и смирился, и разодрал одежды свои, и плакал перед Богом (2 Пар. 34:27) – он явил образ покаяния. Не так поступил сын его Иехония. Он, когда ему прочитали книгу святого пророка Иеремии о Законе Божием, не только не умилился, но разгневался и, разодрав книгу, сжег все листы в огне. Одно и то же чтение Закона Божия одному послужило на пользу, другому на развращение.

...Божество необходимо будет ограничено, если Оно постигнется мыслью. Ибо и понятие есть вид ограничения.

...Если и все прочее, и красоты небесные — произведение этой деятельности, не постиг же человеческий ум, доискивающийся, что такое по сущности человек или солнце, или что-либо другое из видимых в твари чудес, то поэтому самому трепещет сердце перед Божией действенностью, рассуждая, что если того не в состоянии постигнуть, то как постигнет естество этого превысшее?

Хочешь ли со временем стать богословом и достойным Божества? — соблюдай заповеди и не выступай из повелений. Ибо дела как ступени ведут к созерцанию.

И ныне много таких, которые носят имя верующих, но непостоянны и легко всем увлекаются: потому и ныне Христос не вверяет Себя им, а весьма многое скрывает от них. Как мы вверяемся не всяким друзьям, а только искренним...

Припомним святого пророка Илию. Он, говоря с израильским царем Ахавом, произносит такие, слова: «Жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою!» (3 Цар. 17:1). То же говорит он и в беседе со старшим царским слугою Авдием: «Жив Господь Саваоф, пред Которым я стою!» (3 Цар. 18:15). Может быть, кто-либо спросит: святой пророк Илия, что же ты говоришь? Осмотрись: где ты находишься? Ведь ты стоишь не на небе, а на земле, не перед величием Божиим, а перед величием царя израильского Ахава. Что же отвечает пророк? Стою, говорит, перед Богом: «Жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою!» то есть, хотя телом я на земле и предстою перед лицом царя земного, но ум мой, мысль моя, сердце мое предстоит Самому Богу, сущему на небесах и почивающему на Херувимских престолах. О богомысленный ум, о боголюбивое сердце, о высокая мысль, которая и в присутствии людей ни на пядь не отступает от Бога и Ему предстоит... Жить в присутствии Божием – значит жить в Самом Боге. А живущий в Боге сам становится как бы богом. К таким относятся слова Давида: «Я сказал: вы боги» (Пс. 81:6).

Мы, христиане, имеем святое Божие слово; мы видим в нем, что добро и что зло, что полезно и что вредно. Бог запрещает то, что плохо и вредно; повелевает то, что хорошо и полезно. Все, что люди делают, приложим к Священному Писанию, как к чистому зеркалу, и посмотрим в него: подобное или противоположное делают люди? Если делают хорошо, и нам полезно так делать. Если противоположное, то отвернемся от этого и послушаем, чему эта священная книга учит.

Будем... совершать чтение с великим благоговением, чтобы быть достойными помощи Духа Святого в понимании написанного.

Никто да не прельщает вас суетными и обманчивыми словами, говоря, что можно познать божественные тайны веры нашей без научения и просвещения Святого Духа. Приятелищем же даров Духа никто не может быть без кротости и смирения. Потому надлежит всем нам всенепременно прежде всего положить твердое и непоколебимое основание веры во глубинах души нашей; потом на этом основании создать дом внутреннего благочестия души, устроив стены его высоко и крепко из разных видов добродетелей. Когда таким образом ограждена будет душа со всех сторон, как стенами, и когда в ней водрузится и укоренится всякая добродетель, тогда возложим на это здание и кровлю, которая есть знание Бога,— и дом Духа будет у нас всецело и совершенно готов.

Будучи выше природы, <Бог> не подчиняется порядку ее, но устрояет так, что самые препятствия содействуют успеху дела <благочестивого>.

...Слава прославившему так естество наше, слава безмерному снисхождению Твоему, Спасе, слава могуществу Твоему, слава благоутробию, слава Тебе, что, пребывая непреложным и неизменным, Ты весь недвижим, <хотя> и приснодвижен, весь вне твари, но весь и во всей твари, весь наполняешь все, будучи весь и вне всего; Ты — превыше всего, Владыко, превыше всякого начала, превыше всякой сущности, превыше естества природы, превыше всех веков, превыше всякого света, Спасителю, превыше умных Существ, потому что и они суть Твое, лучше же — мысли Твоей дело. Ведь Ты — ничто из всего, но превысший всего; ибо Ты причина существующего, как Творец всего. И потому Ты отделен от всего, мыслимый где-то вверху, превыше всего существующего, невидимый, неприступный, неуловимый, неприкосновенный и, будучи непостижим, пребываешь неизменным. Являясь же совершенно простым, Ты <однако весь> разновиден; и вообще ум <мой> не может уразуметь разнообразия славы и великолепия красоты Твоей.

Совершенная покорность Богу приобретается человеком, когда человек взойдет на высшую степень богопознания и познания своего ничтожества.

...Обращая внимание на вещественное рождение, <Евномий> дольнему естеству предоставляет учить нас, как должно мыслить о Единородном Боге; и поскольку вол, или осел, или верблюд не существует прежде собственного рождения, то и относительно Единородного хочет утверждать то же, что дает видеть порядок дольней природы и у животных; а не разумеет этот плотской богослов даже и того, что если говорится о Боге, что Он Единороден, то сим самым словом обозначается Его необщность со всяким рождением и особность. Ибо как было бы единородно Его рождение, если бы по значению и тождеству имело общность с иным рождением? Наименованием Единородный собственно и точно изъявляется то, что о Нем должно разуметь нечто единственное и исключительное, чего нельзя находить в ином рождении; так что если б что-нибудь, свойственное дольнему рождению усматривалось и в Нем, то Он уже не был бы более Единородным, став по каким-либо свойствам рождения общником с прочими рожденными. Потому что если бы и о Нем говорилось то же, что говорится о других существах, пришедших в бытие через рождение, то значение слова Единородный изменилось бы, означая братское какое-то отношение <к твари>. Итак, если значением слова Единородный указывается на несмешение и необщность с прочими происшедшими существами, то не допустим мыслить о ипостаси Сына, которая от Отца, ничего такого, что усматривается в дольнем рождении. Но свойство всех существ, имеющих бытие через рождение, — не существовать до рождения; следовательно, это чуждо свойства Единородного, Коему, как свидетельствует наименование Единородный, не присуща никакая неправильность способа обыкновенного вида рождения.

Трудами и искушениями должны мы очистить образ, по коему были мы созданы разумными и способными воспринимать всякое разумение и Богу уподобление, нося чувства, чистые от всякой скверны через переплавление их неким образом в пещи искушений, и претворяемы бывающие в царское достоинство.

Есть пять видов познания о Боге. Первый — что Бог не есть ничто из всего сущего, видимого или мыслимого; второй — что всякая вещь видимая или мыслимая от Бога получила бытие и прежде того не существовала; третий — что Бог все создал, приведший то из небытия в бытие не потому, чтобы имел нужду в чем-либо из того, но по единой благости Своей, чтобы сделать твари причастными славы Своей, и силы, и благобытия; четвертый — что Он естеством благ, и хочет всякого блага и добра, и ненавидит всякое зло и всякий грех; пятый — что добродетельная и богоугодная жизнь справляется силою Божиею, и другим способом она справлена быть не может, если таким образом не посодействует и не поможет сила Божия, все мысленно и невидимо объемлющая и содержащая.

Кто же хочет Божество Небесного Духа найти на страницах Богодухновенного закона, тот увидит многие, частые и вместе сходящиеся стези, если только пожелает видеть, если сколько-нибудь сердцем привлек чистого Духа, и ум у него острозрителен. А если кто потребует открытых слов вселюбезного Божества, то пусть знает, что неблагоразумно его требование. Ибо доколе большей части смертных не было явлено Божество Христово, не надлежало возлагать невероятного бремени на сердца до крайности немощные. Не для начинающих благовременно совершеннейшее слово. Кто станет слабым еще глазам показывать полный блеск огня или насыщать их непомерным светом? Лучше постепенно приучать их к яркому блеску, чтобы не повредить и самых источников сладостного света. Так и слово, открыв прежде всецелое Божество Царя Отца, стало озарять светом великую славу Христову, являемую немногим разумным из людей, а потом, яснее открыв Божество Сына, осияло нам и Божество светозарного Духа. И для тех прорицало оно малый свет, большую же часть предоставило нам, которым потом обильно и в огненных языках разделен Дух, показавший явные признаки Своего Божества, когда Спаситель вознесся от земли. Знаю же, что Бог есть огонь на злых и свет для добрых.

Если хочешь быть богом, показывай свою деятельность не в том, чтобы делать зло, но в том, чтобы делать добро.

...Взирая на величие неба и рассматривая стройность творения, можно было людям познавать и Вождя твари — Отчее Слово, Которое Своим о всем промышлением всем даёт познавать и Отца...

Божественное же и несозданное естество пресущественно, так как оно превосходит сущность всего тварного; называясь пресущественным, оно, однако, имеет сущность <ενουσιος> и ипостась <ενυποστατος>, будучи мыслимо превыше всякой сущности и совершенно несравнимо с тварной ипостасью, ибо оно все неограниченно по природе.

Нет ничего хуже, чем судить и измерять дела Божественные соображениями человеческими. Таким образом можно далеко отпасть от камня веры и лишиться света. Желающий объять лучи солнца глазами человеческими не только не объемлет их и не достигнет цели, но еще и отдалится от нее и потерпит великий вред, повредив зрение. Тем более дерзающий вместить своими умствованиями Свет неприступный потерпит вред, оскорбляя Бога.