Добродетель

Не должно нам, имея в виду какое-либо одно из добрых дел, оставаться нерадивыми о преуспевании в прочих.

Будем упражняться в добродетели, она составляет великое богатство и великое чудо. Она доставляет истинную свободу.

Если за что достоин ты величайших похвал, за то самое тебя порицают люди, добродетели других признающие собственным своим несчастьем, ты не упадай духом. Это самое и служит наиболее сильнейшим доказательством добродетели.

Кто сделал, как должно, что-либо малое, тот получил побуждение приступить к делу более важному, а отсюда — идти и гораздо далее.

Одно обещание благ недостаточно для побуждения к добродетели, если не имеющих усердия к ней не поощряет страх наказания.

Посвящение всех дел Богу превратит дела в молитву.

Будь верною сокровищницею добродетелей, а ключом имей язык духовного твоего отца.

Другие по скорби и затруднениям, которые следовали за их начинанием, заключали, что дело их согласно с Божественною волею сейчас, напротив, по неожиданному содействию, которое они получали в своем деле, познавали, что оно благоприятно Богу.

Едва и тот, кто начал с детства, и во все возрасты до последней старости употреблял неослабную заботу, отпечатлеет в себе первообразную добродетель; какое же усилие необходимо неусердствовавшему об этом в прошедшие годы?

Добродетель есть дело бессмертное и сияющее более солнца.

Не только пренебрежение одной какой-либо добродетели заключает для нас небо; но хотя бы мы и исполнили ее, но не с должным тщанием и ревностью, и это производит такие же следствия.

От всех добродетелей подобает, подобно пчеле, собирать полезнейшее, и таким образом всех помалу причащаясь, уготовлять великий склад делания добродетелей, из которых образуется мед премудрости на обрадование душ.

Кто упражняется в добродетели, тот имеет светлый венец. А кто преуспевает, не признавая себя преуспевшим, за это самое расположение имеет еще более светлый венец. Ибо равняется успехом — преуспевшему не признавать себя преуспевшим. Лучше же сказать, когда есть такое расположение, и малые успехи делает оно великими; а когда его нет — и великие успехи умаляются. Поэтому кто хочет успехи свои сделать великими, тот не признает их великими, и тогда будут велики.

Если ты упражняешься в добродетели, то не потерпи, чтобы красота ее помрачалась ее изображением. Добродетель — великое дело, и когда свидетельствует не сама о себе, кажется людям более величественною и прекрасною. Если же думаешь, что останешься в неизвестности, если сам себя не выставишь напоказ, то думай напротив, что тогда и просияешь, когда не будешь выставлять себя напоказ. Ибо род человеческий как-то упорен; на величающихся вооружается, а старающимся смиряться с удовольствием уступает над собою победу. Первым, сокращая их честолюбие, приписывает недостатки, которых не имеют, а в последних хвалят; совершенства, которых в них нет. Притом же добродетели и утаиться невозможно, но, хотя на малое время и помрачает ее зависть, немедленно снова она начинает сиять и преодолевает помрачивших. Невозможно утаиться как свету, так и добродетели. И это пусть сказано будет о суде человеческом. Если же тебе желательно познать и суд Божий, то имеем в Божественном Евангелии ясно изображенный приговор фарисею и мытарю.

Опыты добродетелей, своим старанием и усилием совершаемых, не дают душе совершенной благонадежности, если они не будут в существенное обращены сердечное расположение благодатью. Каждая из них имеет особое дарование и свое, ей свойственное, действо, и когда дарована будет, с тех пор сохраняется неизменною и непреложною. Ибо сподобившиеся этого имеют в членах своих, как душу живую, благодать, чтобы совершать их. Без благодати же весь сонм добродетелей обыкновенно бывает мертв, и в тех, которые по-видимому имеют их, или и делом исполняют, одна тень их и призрак представляется, а не подлинный лик.

Вкусивший уже добродетели и собственным опытом уразумевший свойство добра, бывает таков не потому, что какою-то необходимостью и по вразумлениям другим отвлекается от пристрастия к пороку и обращает взор к добродетели, но потому, что более всего жаждет лучшего, ибо непреодолимое и сильное желание Псалмопевец уподобляет жажде, приискав между животными породу наиболее чувствительную к жажде, чтобы сила пожелания более выразилась примером животного, чрезмерно жаждущего. И животное это называет оленем (Пс. 41:2), естество которого утучняется тем, что употребляет в пищу ядовитых зверей. А как соки этих зверей горячи и воспалительны, то олень, наевшись и отравившись их соком, по необходимости чувствует в себе сухость. И потому с большею жадностью желает воды, чтобы уврачевать происходящую от такой пищи сухость. Поэтому, кто по первой части псалмопения начал добродетельную жизнь, вкушением познал сладость желанного, истребил в себе всякий пресмыкающийся вид похоти и вместо зверей зубами целомудрия пожирает страсти, тот общения с Богом возжелает более или столько же, как и «олень желает на источники водные» (Пс. 41:2). А достигшему источника после чрезмерной жажды естественно столько поглотить воды, сколько станет пожелания и сил вместить. Но кто принял в себя желаемое, тот полон того, чего желал, потому что сделавшееся полным не пустеет снова, подобно полноте в теле, и питие не остается недейственным само в себе, а, напротив того, Божественный Источник, в ком бы он ни был, в Себя претворяет к Нему прикоснувшегося и сообщает тому собственную Свою силу.

Для стяжания добродетелей требуется душа мужественная и великая, и воля не какая-нибудь слабая и вялая, но решительная и сильная, с верным предзрением многих препятствий и тяжелых трудов и с готовностью все их поднять и перенести. В основе таких расположений должны лежать крепкое желание каждой добродетели и всей добродетельной жизни, и пламенная о том ревность.
Итак, не ленись возгревать свою ревность о добродетели, с сердечным участием размышляя, как благородна Богу добродетельная жизнь, как прекрасна и высока добродетель сама по себе, и как для нас она необходима и благотворна, ибо в ней начало и конец истинного нашего совершенства и преуспевания в нем.

Для добродетели нужно только то, чтобы мы ее захотели, так как она в нас есть и из нас образуется. Ибо как скоро душа разумная находится в естественном своем чипе, то в то же время в нас есть и добродетель. Душа находится в естественном своем состоянии, когда пребывает такою, какою сотворена: сотворена же она весьма доброю и правою. Правою же душа бывает, когда разумность ее находится в естественном своем состоянии. Когда же она уклоняется не туда и извращает состояние, требуемое естеством, тогда это называется злом в душе. Итак, не затруднительное это дело добродетели, ибо если мы пребываем так, как созданы, то находимся в добродетельном состоянии. а если замышляем худое, то нас справедливо называют злыми. Если бы извне надлежало заимствовать это дело добродетели, то, конечно, оно было бы затруднительно; но если она в нас есть, то будем только хранить себя от худых помыслов, и соблюдать душу свою Господу, как принятый от Него залог, чтоб Он признал ее творением Своим, увидев, что она такова, какою Он ее создал.

В обыкновенном путешествии чем дальше идет путник, тем более увеличивается его утомление; в течении же путем духовной жизни, чем больше кто продляет путь, простираясь вперед, тем большую приобретает силу и мощь для дальнейшего шествия. Причина этому та, что трудами на пути добродетели низшая наша часть, т. е. плоть, которая своим восстанием против духа и делает путь добродетели жестоким и многотрудным, все более и более ослабевает в своем противоборстве духу; между тем как часть высшая, где и обитает добродетель, т. с. дух, все более и более укрепляется и делается мощною. Почему чем более преуспеваем мы в добродетели и добре, тем более умаляется та прискорбная трудность, какую встречаем в начале вступления на этот путь. К тому же при этом некая сокровенная сладость, Богом подаваемая, соединяется с нашим сердцем и час от часу увеличивается. Вследствие чего, простираясь вперед, все с большею и большею охотой и силой, легко восходим от добродетели к добродетели и достигаем наконец самого верха совершенства духово, где душа начинает делать всякое добро, уже не как с усилием ведомая, без всякого вкуса, но с охотным стремлением и радостью. Ибо подавив и победив страсти и отказавшись от всего тварного, живет она теперь в Боге, и в Нем, среди приятных трудов духовных, вкушает непрестанно сладкий покой.

Стремящиеся к добродетельной и боголюбивой жизни, ревнуют о добродетелях душевных как о таком приобретении, которое составляет неотъемлемую их собственность и вечное утешение. Временным же пользуются они лишь столько, сколько нужно и как дает и хочет Бог, употребит его с веселием и всяким благодарением, хотя бы то ныло и очень умеренно. Ибо богатый столь питает тела, как вещественные, а познание Бога, воздержание, благость, благотворение, благочестие и кротость — обожают душу.

Каждое утро со всем вниманием старайся рассмотреть и предусмотреть, какие случаи вероятно представиться могут в продолжение дня для совершения того или другого доброго дела, прилагая к тому и желание и решение непременно так поступить; а вечером испытай себя, исполнены ли и как исполнены утренние твои добрые помышления и желания; затем в следующее утро возобнови опять те же намерения и желания, с живейшею ревностью и желанием исполнить их в точности.
Все же это старайся направлять к упражнению в той добродетели, в которой приобретать навык положил ты в настоящее время. Равным образом и примеры святых, и молитвы, и размышления о жизни и страданиях Христа Господа, и все другое, что почитается пригодным и необходимым для преуспевания в добродетелях и в духовной жизни, должно быть у тебя направляемо преимущественно к той добродетели, которою ты занят. Но и всеми случайностями дня, как они ни разнообразны, старайся пользоваться сколько возможно так, чтобы через это не только не расстраивался, но, напротив, более установлялся и укоренялся навык к той добродетели, о которой ты теперь особенно ревнуешь.
Пределом такого навыка да будет — дойти до того, чтобы добродетельные дела, внешние ли то или внутренние, совершаемы были с такою же легкостью и готовностью, с какими прежде были делаемы дела, противные им, или лучше, с какими обыкновенно исполняются естественные потребности нашего естества; а это то же, что довести навык в добродетелях до того, чтоб они сделались в нас как бы естественными. При этом, чем больше встретится внутренних или внешних препятствий к приобретению какой-либо добродетели, тем скорее и тем глубже внедрится она в нашу душу, если с полною решительностью и без саможаления будем устремляться на преодоление их.

Премудро и искусно, приводя нас к добродетели, Псалмопевец удаление от греха положил началом добрых дел (Пс. 36:27). А если бы он вдруг потребовал от тебя совершенства, то, может быть, ты и замедлил бы приступить к делу. Теперь же приучает тебя к более удобному, чтобы ты смелее взялся за прочее. И я сказал бы, что упражнение в добродетели уподобляется лестнице, которую видел некогда блаженный Иаков, которой одна часть была близка к земле и касалась ее, а другая простиралась даже выше самого неба. Поэтому вступающие в добродетельную жизнь должны сперва утвердить стопы на первых ступенях, и с них непрестанно восходить выше и выше, пока, наконец, через постепенное преуспевание, не взойдут на возможную для человеческого естества высоту. Поэтому, как первоначальное восхождение по лестнице есть удаление от земли, так и в жизни по Богу удаление от зла есть начало преуспевания.

Зная, что без добродетели мы хуже бессловесных, будем подвизаться в ней, чтобы быть людьми, или лучше — ангелами и наслаждаться обещанными благами.

Из телесных преимуществ каждое легко утрачивается и имеет временную приятность, таковы, например, красота, сила, быстрота, потому что они с разрушением тела обратятся в ничто. Одной только добродетели, как питаемой в бессмертной душе, не обыкла касаться превратность. Поэтому надлежит всеми силами подвизаться в добродетели, а не почитать за великое казаться только подвизающимся. Но не пренебрегите ее из жадности к богатству; оно малоценнее добродетели. Богатство легко отнимется или тайно, или по превосходству сил, а добродетели не лишит, хотя бы разлучился ты с телом.

Как нет совершенно никакой пользы тому, кто идет во тьме, держать в руках не зажженных, хотя исправных, светильников, потому что и с ними он все же не может видеть ни себя самого, ни другого кого, так и тот, кто думает, что имеет в себе все добродетели, если это возможно, но не имеет света Всесвятого Духа, не может ни видеть хорошо и как подобает дела свои, ни вполне удостовериться, что они угодны Богу; не может также он других руководить и указывать им, в чем для них воля Божия; недостоин он и принимать чужие помыслы и исповедовать других, пока не приобретет света Святаго Духа, который бы светил внутри его.

Приобретение добродетели — дело редкое и трудное, хотя бы мое к ней влекло и побуждало.

Не знаешь, кажется, что превосходнейшие деяния сопровождаются обыкновенно завистью, и не могут избежать ее люди, громко прославляемые. Потому, узнав это, освободись от смущения. Ибо лучше, упражняясь в добродетели, терпеть осуждение от тех, кому не хотелось бы, чтобы кто-либо был благоискусен, чем, возлюбив порок, заслуживать рукоплескание от не приобретших правого суждения о делах.

Созидается же дом душевный из разновидных камней добродетелей и исполнения заповедей. А напрасно трудится тот, кто подвизается в одном телесном делании, а о душевных добродетелях небрежет и потому не имеет Господа содействующим в созидании дома душевного, ради веры, надежды и любви трудящегося. И напрасно хранят город благочестия и добродетелей те, кому сам Господь ради их смиренномудрия не сохранит его непоколебимым от духов гордости благодатью Святого Духа.

«Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня» (Пс. 22:4). Жезл – крест, скорбь, а посох – молитва Иисусова. Жезл – деятельная часть добродетели, а посох – умная молитва.