Смирение

Кто сошел с пути блаженного смирения и шествие творит вне ее, по правую или левую сторону, а не следует прямо за Господом нашим и Богом Иисусом Христом, тот как может войти в брачный чертог Христов, вместе со Христом? Если же он не войдет туда, то как может увидеть славу Христову? А если не увидит ее, как может возвещать о ней и явною ее творить другим? Или как дерзнет он говорить что-либо о том, чего не знает и чего не видел никогда? Если же покусится учить о таковых вещах, то найдется ли в мире другой человек, более его несмысленный?

...Если же ты носишь в совести великое бремя грехов и при этом признаешь себя последним из всех, то ты будешь иметь великое дерзновение перед Богом, хотя еще нет смиренномудрия в том, чтобы грешник считал себя грешником. Смиренномудрие состоит в том, чтобы, сознавая за собою много великого, ничего великого о себе не думать...

Пусть никто не сочтет, что преуспеть в смиренномудрии легко. Напротив, такое дело труднее всякого добродетельного начинания. Почему же? Потому, что когда человек, приняв в себя добрые семена, уснул, тогда враг жизни нашей посеял в нас плевелы гордости. Ибо чем сам он повергнул себя на землю, тем самым и бедный человеческий род вовлек с собой в общее падение. И для естества нашего нет другого такого же зла, как этот недуг гордости.

Странное скажу тебе слово, но не дивись. Если и не достигнешь бесстрастия по причине, может быть, тиранских предрасположений, но, находясь во время исхода в глубоких чувствах смирения, ничем не меньше бесстрастного вознесешься на облаках. Ибо пусть сокровище бесстрастных составлено бывает из всякой добродетели; но драгоценный камень смирения паче всех их досточестен и высок, и стяжавшему его доставляет не только умилостивление перед Богом, но и вход вместе с избранными в брачный чертог Царствия Его.

Кто смиренномудр, тот должен иметь всякую добродетель и более как должник во всем этом поистине веровать, что он ниже всей твари. Если же он не таков, то это самое удостоверяет, что он хуже всей твари, хотя бы и думал, что ведет жизнь равноангельную, ибо и действительный ангел, при стольких добродетелях и премудрости, не мог угодить Творцу без смирения. Что же сказать после этого мнящему о себе, что он ангел, без смирения, — причины всех благ, существующих и имеющих быть, от которого рождается рассуждение, просвещающее концы, а без него — все мрачно. Она есть свет и называется светом, и потому мы, прежде всякого слова и начинания, нуждаемся в этом свете, чтобы могли видеть и прочее и удивляться. Удивляемся и Богу, как в первый и господственный день Он прежде сотворил свет, чтобы последовавшие создания не оставались невидимыми, как бы не существующие...

Когда будешь позван куда, не садись на первое место (Лк. 14: 8). Обобщив это, получим: всегда и везде держись самой последней части. В этом простом правиле сокращенно выражено все богатое содержание смирения. Возьми его, сядь и рассмотри все возможные случаи твоей жизни и наперед избери себе во всех их последнюю роль. Это будет практикой смирения, которое от внешних дел мало-помалу перейдет внутрь и положит там осадку смирения как основу». Время возрастит это семя среди той же практики, и смирение преисполнит наконец всю душу и тело и все внешние дела. Что же будет? А то, что величие нравственное будет сиять на челе твоем и привлекать всеобщее уважение; и исполнится над тобою: «ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет» (Мф. 23: 12). Но не это имей в виду, практикуясь в смирении, а само смирение. Оно само с собою приносит в душу ублажающее благонастроение. Куда придет смирение, там все внутренние тревоги прекращаются и все внешние невзгоды не производят поразительных впечатлений. Как волна, не встречая препятствия, без шума и удара разливается в безбрежном море, так внешние и внутренние скорби не ударяют в смиренную душу, а проносятся как бы поверх, не оставляя следа. Это, так сказать, житейское преимущество смиренного; а какой свыше свет осеняет его, какие утешения посылаются, какая широта и свобода действия открывается! ...Поистине, смирение одно совмещает все.

Поскольку сокровище смиренномудрия высокотворно и Богу любезно, имеет силу истреблять всякое зло в нас и все Богу ненавистное, то сего ради неудобно стяжавается. Удобно, может быть, найдешь ты в ином человеке частные некие деяния многих добродетелей, но, поискав в нем благоухание смирения, едва ли найдешь его. Потому много потребно радения и усилий, чтобы стяжать сие сокровище. Писание и диавола называет нечистым за то, что с самого начала отверг он это благое сокровище смиренномудрия и возлюбил гордость.

Не легко приобретаемое дело есть смирение: ибо чем выше оно, тем больших трудов требует стяжание его. Приходит же оно к причастникам святого ведения двумя способами: когда подвижник благочестия находится в середине духовного преуспеяния, тогда смиреннейшее о себе мудрование держится у него или ради немощи телесной, или ради неприятностей со стороны враждующих на ревнителей о праведной жизни, или ради лукавых помыслов; когда же ум в полном чувстве, и удостоверительно озарится святою благодатию, тогда душа начинает иметь смиренномудрие как бы естественным своим расположением. Ибо, будучи напаяема и насыщаема Божественною благодатию по благости Божией, не может уже она надмеваться и напыщаться славолюбием, хотя бы непрестанно исполняла заповеди Божии, но почитает себя ничтожнейшею паче всех, в чувстве общения Божественной благостыни, т. е. что она такова по милости Божией. То смиренномудрие сопровождается большей частью печалью и упадком духа, а это радостью со стыдением всемудрым; то, как я сказал, приходит к тем, которые находятся посредине подвигов, а это ниспосылается приближающимся уже к совершенству. Поэтому то нередко от житейских благопоспешений кое-как подавляется, а это, хотя бы кто предложил ему все царства мира, не колеблется, и самых страшных стрел греха не только не боится, но даже и совсем не чувствует; потому что, будучи вседуховно, не имеет уже оно чувства для внешней славы. Доходит, однако же, до того — последнего подвижник не иначе, как пройдя через то, первое, всяким образом: ибо благодать не даст нам богатства второго, если наперед не умягчит произволения нашего испытаниями, через обучительное попущение приражения страстей, в период первого.

Смирением вооружились апостолы, им побеждали истинно верующие, оно доставляло победу и древним, и новым. Препояшьтесь же этим оружием, ученики Христовы, потому что им приобретете победу и сделаетесь наследниками Царствия. Смирение – путь к Царствию. Это – дверь небесная, это – лестница, по которой человек восходит на Небо. Им Бог снизошел с высоты до обители земнородных, им потомки Адама восходят из глубины до небесных обителей. Им приобретается всякое благо, им преодолевается всякая напасть.

Где нет света, там все мрачно; и где нет смиренномудрия, там все наши дела суетны.

Смиренный почитает не только высших, но и низших себя.

Хотя бы ты отличался постом, молитвой, милостыней, целомудрием или другой какой-либо добродетелью, все это без смирения разрушается и гибнет.

Плод страха Господня — смирение. Смирение же обнаруживается не в уничижении только перед старшими, но и в присвоении чести младшим.

Как гордость есть источник всякого нечестия, так смирение есть начало всякого благочестия. Потому-то Христос и начинает заповеди со смирения, желая с корнем исторгнуть гордость из души слушателей.

Покорите ум ваш Христу. Когда ум покорится Христу, то не будет оправдывать ни себя, ни сердце.

Ложное смирение видит себя смиренным; смешно и жалостно утешается этим обманчивым, душепагубным зрелищем.

Всякий кроткий склонен к человеколюбию и не может перенести пренебрежения к находящемуся в нужде, считая бедность других несчастьем для себя.

Когда придет тебе на мысль удивляться своему смирению, то представь себе Владыку своего, как Он уничижил Себя, — и ты не станешь больше удивляться себе самому, не станешь хвалить себя самого, но посмеешься над собою, как не сделавшим ничего.

Смирение есть духовное учение Христово, мысленно принимаемое достойными в душевную келию. Словами чувственными его невозможно изъяснить.

Смирение есть источник, из которого истекает все доброе; напротив того, гордость есть колодец, из которого течет все плохое.

Есть мнимое смирение, происходящее от беззаботности, лени и от сильного осуждения совести. Имеющие его нередко считают его достаточным для спасения, но оно не таково на самом деле, потому что не имеет плача, творящего радость.

У кого есть смирение, с тем Сам Христос, а кто исполнен гордости, в том невидимо водворяется лукавый.

Опора богатства — золото, а добродетели — смиренномудрие. И как тот, у кого золото не спорится, беден бывает, хотя с стороны не кажется таким: так и без смирения добродетельный не бывает благоплоден.
Как без золота торговец — не торговец, хотя бы очень способен был к тому, так без смиренномудрия  подвизающийся не увидит благих плодов добродетели, хотя бы очень много полагался на свое благоразумие.
Как в исполнении всех заповедей надобно преуспевать, так и в смиренномудрие глубже и глубже должно погружаться тому, кто боится, как бы не оказаться чуждым среди возлежащих на брачной вечери.

Сохрани добрый залог обогатительного смирения, в которое складываются на сохранение сокровенные сокровища любви, в котором хранятся жемчужины умиления, — и Царь Христос Бог покоится, как на престоле, окованном золотом, разделяя дары Духа Святаго питомцам Его и великих сподобляя их наград: слова познания Его, неизреченной Его премудрости, видения божественных вещей, предвидения вещей человеческих, животворного умерщвления в бесстрастии и соединения с Ним теснейшего, для соцарствования с Ним в Царствии Отца и Бога.

Почитай другого не просто лучшим себя, но и высшим, что означает великое превосходство, — и для тебя не будет ни странно, ни больно видеть другого почитаемым; даже если он и обидит тебя, ты перенесешь великодушно, потому что ты признал его лучшим себя; бранить ли тебя он станет — перенесешь; зло ли какое причинит — стерпишь молча. Когда ты однажды в душе своей совершенно убедился, что он лучше тебя, то не будешь гневаться, какое бы зло ни сделал он тебе, не будешь и завидовать ему. Тем, которые гораздо выше, никто не завидует, потому что каждый думает, что высшим все принадлежит.

Однажды блаженный Антоний молился в своей келье, и был к нему голос: «Антоний! ты еще не пришел в меру кожевника, живущего в Александрии». Услышав это, старец встал рано утром и, взяв посох, поспешно пошел в Александрию. Когда он пришел к указанному ему мужу, тот крайне удивился, увидев у себя Антония. Старец сказал кожевнику: «Поведай мне дела твои, потому что для тебя пришел я сюда, оставив пустыню». Кожевник отвечал: «Не знаю за собою, чтобы я сделал когда-либо и что-либо доброе. По этой причине, вставая рано с постели моей, прежде чем выйду на работу, говорю сам себе: «Все жители этого города, от большого до малого, войдут в Царство Божие за добродетели свои, а я один пойду в вечную муку за грехи мои». Эти же слова повторяю в сердце моем, прежде чем лягу спать». Услышав это, блаженный Антоний отвечал: «Поистине, сын мой, ты как искусный ювелир, сидя спокойно в доме твоем, приобрел Царство Божие. А я, хотя всю жизнь провожу в пустыне, не приобрел духовного разума, не достиг в меру сознания, которое ты выражаешь словами твоими». Глубина смирения есть и высота преуспеяния. Нисходя в бездну смирения, восходим на Небо. Покушающийся взойти на Небо без посредства смирения низвергается в бездну самомнения и погибели.

«Жертва Богу - дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже» (Пс. 50:19). Этою жертвою спасались, спасаются и будут спасаться все цари, вельможи, благородные, низкородные, мудрые, неученые, богатые, бедные, нищие, воры, обидчики, лихоимцы, развратники, убийцы и всякий род грешников. Глубина смирения — этой спасительной жертвы — должна быть измеряема мерою грехов, по мере грехов, какие наделал человек, да будет у него и смирение с сокрушением, но и самые праведники, и преподобные, и чистые сердцем, и все спасенные спасаются не иным чем, как этою жертвою. И милостыня, и вера, и удаление от мира, и самый великий подвиг мученичества, и всякие другие жертвы возжигаются от воспламенения этой жертвы, сокрушения сердечного. Это такая жертва, для которой нет греха, побеждающего человеколюбие Божие. Для этой единой жертвы, чтобы была и сохранялась, бывают болезни, скорби, притеснения, самое падение, страсти душевные и сопутствующие им страсти телесные, — все для того, чтобы всяким богобоязненным приносима была Богу эта жертва. Кто приобретет эту жертву сокрушения со смирением, тому некуда падать, потому что он имеет себя ниже всех. И Бог сошел на землю и смирил Себя даже до смерти не для чего другого, как для того, чтобы в верующих в Него созидать сердце сокрушенное и смиренное.

«Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мк. 2:17). Устами премудрости звал к себе Господь безумных. Сам же, странствуя по земле, призывал грешников. Ни гордым умникам, ни самочинным праведникам нет у Него места. Да радуется умственная и нравственная немощь! Сила умственная и деловая, поди прочь! Всесторонняя немощь, себя сознающая и с верою прибегшая к Господу, немощное врачующему и оскудевающее восполняющему, крепнет и умом, и нравом, продолжая, однако же, сознавать и слабоумие, и худонравие свое. Сила же Божия под этим невзрачным прикрытием, совершаясь в немощи, созидает незримо иную личность, светлую умом и нравом, которая в свое время становится славною иногда еще здесь, но всегда там. Вот что скрыто от премудрых и разумных и открывается только младенцам.

Кто облечен смирением, в том живет все доброе, а кто облечен гордостию, в том пребывает все худое.

Необходимо, чтобы всякое твое делание растворено было смирением: молишься ли ты, постишься ли, уклоняешься ли от света или исполняешь послушание – все делай ради Бога и не думай, что делаешь хорошо. Самомнение – эта тонкая стрела бесовская – тайно уязвляет сердце, и семя его тонко насевается, так что мало-помалу возрастает фарисей, а потом предается и совершенной гордыне, а эта – бесовской области. Потому-то тебе и нужно научаться в ополчении Христовом на практике, а не наедине бороться с воином, дышащим злобой. На него только и сильно оружие смирения! Ибо оно все его сети и стрелы разрушает. Молитва и пост хотя и великие оружия, но без смирения они не действуют.

Смирение все преодолевает и все может изгладить и уравнять, как свидетельствуют об этом единогласно духоносные отцы. Старайся иметь страх Божий и действовать по совести. Тогда силен Господь известить сердце восстающих. Хотя мы перед людьми, может быть, и правы в чем-нибудь, но когда не правы перед Богом, то должны без самооправдания переносить всякое злострадание, всякое неудобство и всякое утеснение, никого из людей не обвиняя в этом, но принимая все скорби как посланные от руки Божией к очищению грехов наших, к исправлению нашему и больше всего к смирению возносительного мудрования нашего... Смирение и страх Божий всякие неудобства побеждают.

Никакая добродетель так не приятна Богу, как смирение. А смиряться удобнее неисправному подвижнику, чем строгому и исправному, чему ясный пример мытарь и фарисей. Правда, что не все строгие подвижники подражают фарисею. Благоразумные из них и смиренные занимают у Бога первое место, а уже сзади их стоят слабые, кающиеся и смиряющиеся. Но обносится мудрое слово: хоть сзади, да в том же стаде, о котором Пастыреначальник и Спас душ наших говорит: «Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк. 12:32).
Как слабые, так и строгие подвижники всегда должны испытывать себя тщательно, есть ли в нас залог истинного смирения. Святой Иоанн Лествичник пишет: «Иное дело превозноситься; иное дело не возноситься; а иное смиряться. Один целый день судит (о всех и о всем); другой ни о чем не судит, но и себя не осуждает, третий же, будучи неповинен, всегда сам себя осуждает». Слова Лествичника ясно показывают, что если мы дозволяем себе судить других, то настоящего смирения в нас нет. Залог истинного смирения обозначается самоуничижением и самоукорением, без которого, по слову святого аввы Дорофея, трудно устоять человеку на пути благочестия.

Сердечно желаю тебе духовного восхождения приличными и законными степенями, от них же первая и самая главная есть познание глубокой нашей немощи душевной и телесной. Вторая законная степень есть самоукорение, то есть во всяком неприятном и прискорбном случае обвинение себя, а не других. Третья степень – благодарное терпение встречающихся и постигающих нас скорбных искушений. От сих трех степеней рождается четвертая – начало смирения, если первые три были растворяемы верой и молитвенным расположением и обращением ко Господу, по предписанным правилам Церкви Православной и наставлениям святых отцов, которые опытом прошли духовную жизнь и показали нам стези спасения. Впрочем, скажу проще – когда по ступеням, когда просто, по ровному или неровному пространству, а всегда надо стараться ходить в смирении, согласно заповедям Господним.

Пишешь: тебе кажется, что теперь к тебе как будто бы все изменились и смотрят на тебя не по-прежнему. Нет ли тут какой тонкой мысленной вещи, то есть скрытой претензии нашего самолюбия. Мы, вступая и на смиренный путь благочестия, не вполне отрекаемся от того, чтобы и на этом пути иметь какое-либо значение, и самолюбие наше умеет тонко прикрывать это благовидным желанием доставлять какую-либо пользу и в обители. Но как значение имеют и способны доставлять пользу видимую в обители по большей части пользующиеся здоровьем хоть в некоторой мере, а не больные и слабые, то последним-то и бывает часто скучненько, что смотрят на них как на больных, и сами они чувствуют и сознают, что ко многим монастырским делам и занятиям неспособны и по нездоровью исполнять их не могут. В таком-то положении, по слову святого Иоанна Лествичника, более всего пригодно смирение, которое сильно успокоить человека во всяком месте и во всяком положении. Святой Исаак Сирин пишет, что смирение и одно, кроме других добродетелей, может привлечь на нас милость Божию; а где милость Божия, там всякая польза духовная, всякая радость душевная. При смирении всякая вещь бывает на своем месте, ни к кому нет ревности и зависти: ни к здоровым, ни к предпочтенным, ни к обласканным – всем свое, а нам наше при смирении будет и полезно, и богоугодно, и даже приятно, если вполне восчувствуем собственное сознание перед Богом и перед людьми.

Чтобы войти в Царство, прежде всего надо быть смиренными. Как же обрести смирение? Как научиться этому великому искусству? Надо молить Господа о ниспослании этого дара. В одной из вечерних молитв мы читаем: «Господи, даждь ми смирение, целомудрие и послушание». Смирение уподобляет нас Самому Богу, который смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной (Флп. 2:8). Сам Господь является учителем смирения: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Смирение можно приобретать посредством послушания. Человек, подчиняющий свою волю духовному руководителю, побеждает гордость и приобретает смирение. Оттого-то людям, особенно монахам, послушание необходимо.

Авва Дорофей поучает нас рассматривать свою жизнь, чтобы видеть, в каком мы устроении, много ли преуспели. Это рассматривание себя, это внимание себе необходимо. И кто этого не делает под предлогом неумения, тот пусть знает, что преуспеяние, главным образом, заключается в смирении. Преуспели мы в смирении, значит, идем вперед. И никто пусть не смеет отговариваться. Оскорбил один брат другого, рассердился, обиделся обиженный брат, идет жаловаться начальнику на своего брата, а если и не идет, то волнуется внутренно, может быть, ответить ему. Какое же тут смирение? Смолчать, перенести обиду, простить – вот что нужно было сделать. Это сделал бы смиренный.
Или еще пример. Идет брат, а навстречу ему другой. Этот брат кланяется ему, а тот в это время увидел на дереве два прекрасных яблока и, машинально взглянув на брата, снова устремил свой взор на яблоки, желая их сорвать. Поклонившийся брат обиделся: «Я ему кланяюсь, а он, гордец, словно не видит, посмотрел да отвернулся, разговаривать не хочет». А тот действительно так увлекся яблоками, что как бы даже и не заметил брата, нисколько не желая и не думая обидеть его. Какое же тут смирение? Смиренный подумал бы: «Я не стою того, чтобы брат взглянул на меня», – и нисколько бы не обиделся. А у нас, значит, мало смирения.