Загрузка плеера...

Ни я, ни кто-либо другой не сможет изъяснить тебе того, каким образом Бог — вне всего по Своей сущности, природе, силе и славе, и как Он везде во всем, в особенности же во святых обитает и вселяется в них разумно и существенно, будучи Сам совершенно превечен; как в человеческих внутренностях содержится Тот, Кто всю тварь содержит; как Он сияет в сердце плотском и грубом; как внутри его находится и вне всего пребывает и Сам все наполняет, — сияет и ночью и днем, и не видится. Уразумеет ли все это, скажи мне, ум человеческий или возможет ли тебе высказать? Конечно нет. Ни Ангел, ни Архангел не изъяснил бы тебе этого, не будучи в состоянии изложить то словесно. Один только Дух Божий, как Божественный, знает это и понимает, будучи один соестествен, и сопрестолен, и собезначален Богу и Отцу. Поэтому кого Он озарит и с кем взаимно сочетается обильно, тем все показывает неизреченным образом, делом, говорю тебе, все это показывает. Ибо подобно тому, как слепой если прозрит, то видит, во-первых, свет, а затем во свете, дивно сказать, и всякую тварь, так и озаренный в душе Божественным Духом лишь только причащается Света и делается светом, видит Свет Божий и Бога, конечно, Который показывает ему все, лучше же, что Он повелевает, что изволит и хочет.


Симеон Новый Богослов  

Бог говорит: «лица Моего нельзя тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых (Исх. 33:20). И это слово показывает не то, будто бы зрение лица Божия для смотрящих делается виною смерти; но поскольку хотя Божество по естеству животворяще, однако же собственно отличительным признаком Божественного естества служит то, что Оно выше всего отличаемого по признакам; то полагающий, что Бог есть нечто познаваемое, уклонившись от сущего к тому, что признано существующим в способном вместить это представление, не имеет в себе жизни. Ибо подлинно сущее есть истинная жизнь: а это недоступно познанию. Поэтому если животворящее естество превышает познание, то постигаемое, без сомнения, не есть жизнь: а что не жизнь, то не имеет свойства сделаться сообщающим жизнь. Поэтому не исполняется желаемое Моисеем в том, в чем желание пребывает невыполнимым. Ибо сказанным научается он, что Божество, по естеству Своему, неопределимо, невключимо ни в какой предел. А если бы Божество могло быть представлено в каком-либо пределе, то по всей необходимости вместе с пределом было бы представляемо и то, что за ним, потому что заключенное в пределы, без сомнения, чем-нибудь оканчивается; как пределом для живущих на суше — воздух и для живущих в воде — вода. Поэтому, как рыба во всех своих пределах охватывается водою, а птица — воздухом, среда воды для плавающего, а среда воздуха для летающего есть крайняя поверхность предела, охватывающая собою и птицу, и рыбу, за которой следует или вода, или воздух: так, если Божество представляемо будет в пределе, необходимо Ему быть охватываемым чем-либо инородным по естеству, а охватывающему, как свидетельствует последовательность речи, во много крат превосходить содержимое. Но признано, что Божество по естеству прекрасно; а что разнородно с прекрасным, то, конечно, есть нечто иное, а не прекрасное, а что вне прекрасного, то заключается в естестве зла. А доказано, что охватывающее во много крат больше охватываемого. Поэтому думающим, что Божество заключено в пределы, по всей необходимости должно согласиться, что Оно объято злом. И как всегда охватываемое умалено перед естеством охватывающим, то следует произойти преобладанию чрезмерно изобилующего. Итак, заключающий Божество в какой-либо предел допускает возможность над прекрасным возобладать противоположному. Но это нелепо. Поэтому да не разумеется какое-либо постижение невидимого естества. Непостижимому же несвойственно быть охватываемым. Напротив того, всякое вожделение прекрасного, привлекаемое к тому восхождению, всегда возрастает вместе с желанным шествием к прекрасному. И это-то значит в подлинном смысле видеть Бога, никогда не находить сытости своему желанию. Но кто видит, как только можно ему видеть, тому надлежит непрестанно возгораться желанием увидеть еще больше. И, таким образом, никакой предел не пресечет приобретения в восхождении к Богу, потому что и прекрасному не отыскивается никакого предела, и никаким пресыщением не пресекается усиливающееся желание прекрасного.


Григорий Нисский  

Почему Господь омыл ученикам ноги? Этим Он не только омыл, но сообщил апостолам Божественную силу. Поскольку змею было сказано: «Ты будешь жалить его в пяту» (Быт. 3:15), то есть отравлять весь образ жизни, то Господь омыл ноги учеников в ознаменование очищения духовных путей. Почему Он и говорит: «Даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью» (Лк. 10:19). А Исаия сказал: «Как прекрасны на горах ноги благовестника, возвещающего мир, благовествующего радость» (Ис 52:7). Апостолы Христовы, пройдя весь мир, действительно разрушили диавольскую силу, утвердили всюду мир и благовествовали нам радость небесную. Господь касался ног апостольских, чтобы укрепить земные и слабые ноги, которым предстояло пройти всю вселенную. Великий врач коснулся пяты, о которой в начале был изречен суд, чтобы не дать господствовать яду духовного змея. Поэтому пята, укрепленная прикосновением рук Господних, победила сатану, соблазнившего вначале прародителей. Таким образом, исполнилось предсказание Деворы пророчицы: «Попирай, душа моя, силу» (Суд. 5:21), и Давида, который, воспевая победную песнь, воскликнул: «Падают под ноги мои, как прах перед лицом ветра, как уличную грязь попираю их» (Пс. 17:39, 43). «Даю вам власть наступать»,– сказал Господь,– чтобы губитель более вас не попирал и не соблазнял.


Нил Синайский