Святые «О Богопознании»

Блажен человек, который перед очами имеет Небесного Владыку и Его страдания, который распял себя самого для всех страстей и для всего земного и стал подражателем собственного своего Владыки.

Твердое и верное основание надежды на обожение для естества человеческого есть вочеловечение Бога, в такой мере делающее человека богом, в какой Сам Бог соделался человеком. Ибо явно, что Соделавшийся без греха человеком может обожить и естество без преложения его в Божество, в такой мере возвысив его до Себя, в какой Сам смирил Себя человека ради.

Видят ли Бога праведные, когда делают добро? Когда приемлешь странников ради Христа, тогда видишь Христа. Когда ради Него помогаешь немощным, тогда видишь Его. Когда что бы то ни было делаешь ради Него, тогда Он у тебя перед глазами, и ты созерцаешь Бога. Сказано: «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:8), и если имеешь любовь,– значит, Бог в тебе. Как же ты можешь видеть Бога? Ты радуешься, делая добро, наслаждаешься, творя дела любви, доволен, исполняя послушание. Любовь есть радость и веселие: она содействует тебе в добрых делах, ты видишь Бога, содействующего тебе, ибо всякий знает того, кто делает одно с ним дело. Любовь невидима плотским очам... но она всегда видима очам душевным. Радуясь о сделанных тобою добрых делах, ты видишь Бога, и не отрицай, что видишь Его. Неужели потому, что не видишь целомудрия, ты не усматриваешь его в делах? Так, хотя и не видишь Бога чувственными очами, однако видишь Его в любви.

От созерцания чудес Христовых мы восходим к познанию того великого значения, которое заключается в Слове Божием, едином на потребу для спасения нашего, в Слове, служащем спасению и совершающем спасение.

...Когда наполнишь чрево, не входи с бесстыдством в исследование каких-либо предметов и понятий Божественных, чтобы тебе не раскаиваться.

Что нам, страстным, входить в неведомые тайны и в постановления Церкви, а надо просто повиноваться ей и считать учение ее непогрешительным. Гордый испытует тайны, но таинства открываются смиренным… Считаю излишним страстным нам в море богословия пускаться. Лучше постараемся помаленьку очищать от страстей ум и сердце, тогда сама собой благодать напишет законы свои на чистых скрижалях сердечных.

О делах Божиих не должно рассуждать по насыщении чрева: ибо в наполненном чреве нет видения таин Божиих.

Не всех слуг Своих и учеников Господь вводит с Собою в откровение сокровенных и высших тайн Своих, но только таких некоторых, которым дано ухо для слышания, глаза которых открыты для видения и язык новый ясен. Таких взяв и отсоединив от прочих, которые тоже ученики Его есть, восходит на Фаворскую гору созерцания и преображается перед ними, не тайно открывая им необходимое о Царствии Небесном, но явно показывая славу и светлость Божества.

Я… оплакивал род человеческий, так как, ища необычайных доказательств, люди приводят человеческие понятия, и вещи, и слова и думают, что изображают Божественное естество, – то естество, которого никто ни из ангелов, ни из людей не мог ни увидеть, ни наименовать.

Из многих выражений, прилагаемых к Божескому естеству, мы учимся надлежащему образу мыслей о Боге, но не познаем из этих выражений того, что Он представляет собой в действительности. Всячески избегая внесения каких-нибудь нелепых мыслей в представления о Боге, мы употребляем многие и разнообразные наименования Его, приспособляя имена к различию понятий. Так как не отыскано никакого имени, объемлющего Божеское естество и пригодного к соответственному выражению Его существа, то многими именами, соответственно различным понятиям выражая то или другое особенное представление о Нем, именуем Его Божеством, извлекая из разнообразных и многоразличных обозначений Его некоторые общие наименования для познания искомого.

Как тому, кто не просвещен в Духе не нужно касаться духовных созерцаний, так и тому, кто богато освещается благодатью Святого Духа, не подобает приступать к беседе о них, потому что там скудость светлых мыслей окутывает ум мраком неведения, а здесь обилие их не дает говорить, так как в эту пору душа, наслаждаясь любовью Божиею, желает безмолвно наслаждаться и славою Господа. Итак, к беседе о Боге нужно приступать тогда, когда замечается средняя мера в духовном возбуждении, так как такая мера доставляет душе необходимые драгоценные слова, ясно изображающие невидимые духовные предметы, в то же самое время желаемая духовная высота питает веру говорящего о вере, чтоб учащий первым вкусил от плода ведения, источаемого любовью.

Кто хранит и исполняет слова Божии как должник, тот познал Бога.

Обращая свой взор на святых, (подразумеваю пророков и патриархов, которым многообразно возвещалось слово истины, а также на бывших очевидцами и служителями Слова), следует благоговеть пред достоверностью тех, кто свидетельствованы Самим Духом и пребывать в границах их учения, а не осмеливаться на то, что не было доступно пониманию святых. Ибо они Бога неведомого до тех пор человекам по причине господствовавшего тогда идольского заблуждения, делали известным и ведомым как из чудес, которые являются в делах Его, так и из имен, посредством которых понимается многообразность Божеского могущества. Именно они руководят к пониманию Божеской природы, делая для людей известным одно только величие усматриваемого в Боге. Но понимание того, что невозможно вместить и не приносит пользы для пытливых, они оставили неизреченным и неисследованным .

...Дабы видимо было, что высочайшее Естество не имеет никакого сродства с дольными предметами, мы о Божеском естестве употребляем понятия и речения, показывающие отличие от таковых <предметов>. Мы называем <Естество> превысшее веков — предвечным, не имеющее начала — безначальным, нескончаемое — бесконечным, существующее без тела — бесплотным... недоступное перемене или страданию и изменению — бесстрастным, непременяемым и неизменяемым.

Бог все сотворил соразмерно с потребностью каждой твари и не по нужде какой-то изобрел разнообразие тварей.

Опасен путь умствований; безопасно и твердо разумение исповедания веры.

Недостаток человека — не знать Писания; но двойной недостаток — знать и пренебрегать им.

Знать Единого Бога, по Писанию, есть корень бессмертия, а ведать державу Триипостасной Единицы есть всецелая правда.

...Хотя Божия добродетель и неподражаема, но, когда по возможности стараемся подражать ей, не будем в том безуспешными. Как учителя чистописания, взяв грифель, выводят для детей красивые буквы, чтобы они хотя бы отдаленно смогли воспроизвести образец, так и Божия благодать предложила нам образцы добродетели, чтобы мы подражали, насколько для нас достижимо. Поэтому-то сама невозможность достичь совершенства образца пусть не отвращает нас от того, что для нас возможно. Напротив, пусть великим представляется нам то, что удостоены мы хотя бы отчасти сделаться подражателями Божию образу.

...В Божеском естестве, чуждом количества и меры, немыслимо понятие какой-либо измеряемости... необходимо совершенно упразднить все выражения, означающие время...

...Пока стоит эта стена и преграда грехов наших и нас отделяет от света, как возможно нам, пребывая во тьме, познать самих себя или понять истинно, что мы такое, откуда взяв начало, приходим в мир этот, куда идем и какого мы рода твари? Не зная же самих себя, не тем ли более не можем познать Того, Кто несравненно выше нас? Если бы мы познавали самих себя, то не стали бы с такою дерзостью говорить о Боге. Говоря же о Боге и божественных вещах, мы, не просвещенные и Духа Святого не имеющие, тем самым показываем, что не знаем самих себя. Если бы мы знали самих себя как следует, то никогда не подумали бы, что достойны даже на небо воззреть и видеть этот чувственный свет мира или попирать ногами эту землю. Потому что может быть нечистее того, кто в гордом самомнении покушается учить и тех, кто принадлежит Духу, без Духа.

Мы как бы строим огромные здания малым орудием, когда человеческою мудростью уловляем видение Сущего, когда к предметам мысленным приступаем со своими чувствами или не без чувств, которые заставляют нас кружиться и блуждать, и не можем, неприкровенным умом касаясь неприкровенных предметов, подойти сколько-нибудь ближе к истине и запечатлеть в уме чистые его представления. А слово о Боге чем совершеннее, тем непостижимее, ведет к большему числу возражений и самых трудных решений. Ибо всякое препятствие, и самое маловажное, останавливает и затрудняет ход ума и не дает ему стремиться вперед подобно тому, как браздами вдруг сдерживают несущихся коней, и внезапным их потрясением сворачивают в сторону. Так Соломон, который до преизбытка был умудрен больше всех и до него живших, и ему современных, получил в дар от Бога широту сердца и полноту созерцания обильнее песка (3 Цар. 4:29), чем более погружается в глубины, тем более чувствует кружения и почти концом мудрости поставляет найти, сколько она удалилась от него (Еккл. 7:24). А Павел покушается, правда, исследовать, не говорю естество Божие <он знал, что это совершенно невозможно>, а только судьбы Божии; но поскольку не находит конца и отдохновения в восхождении, поскольку любоведение ума не достигает явно окончательного предела, а всегда остается для него нечто еще неизведанное, то <чудное дело! О, если бы со мною было то же!> заключает речь изумлением, именует все подобное богатством Божиим и глубиною (Рим. 11:33), и исповедует непостижимость судеб Божиих, выражаясь почти так же, как и Давид, когда он то называет судьбы Божии бездною многою (Пс. 35:7), в которой нельзя достать основания ни мерою, ни чувством, то говорит, что удивился разум от него и от состава его, и утвердился больше, нежели на сколько простираются его силы и его объем (Пс. 138:6).

Тебе потребен разум знать о Боге только то, что, будучи произнесено, не послужит в хулу. Приличное служит Ему в похвалу выше того, что может быть изобретено человеческим естеством. Для нас же так вожделенно найти и не то, что должно о Нем знать, но то, что не может Он быть сравниваем ни с чем отличным от Него.

...Величие естества Божия не ограничивается никаким пределом, и никакая мера знания не служит таким пределом в уразумении искомого, за которым надлежало бы любителю высокого остановиться в стремлении к прежнему, а напротив того, ум, высшим разумением восходящий к горнему, находится в таком состоянии, что всякое совершенство знания, достижимое естеству человеческому, делается началом пожеланию высших знаний.

Если все имена, усвояемые Божественному и чистому естеству, превышают меру человечества, то всего приличнее для нас уподобляться Божеству в возможном и сообразном с нашею природою. Что же это такое? — Смиренномудрие.

Как никто не может пользоваться светом солнечным, не открывая глаз, так никто не может участвовать в этом просвещении <Светом Истины>, не отверзая вполне очей души и не изощрив их во всех отношениях. А как это можно сделать? Очищая душу от всякой страсти.

Если мы не понимаем и того, что у нас под руками, — образования однородного нам животного, то как же  бессмысленно и безумно исследовать то, что касается Творца, и говорить, будто бы понимаем то, о чем не имеют точного понятия и высшие бестелесные силы и что они только постоянно прославляют со страхом и трепетом?

...Как этот чувственный свет не для всех равно сияет, но для тех, которые имеют глаза, бодрствуют и могут беспрепятственно наслаждаться появлением солнца, так и Солнце правды, Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. (Ин. 1:9), не всем даст видеть светозарность Свою, но тем, которые живут достойно Света.

Как скоро душа, взирая на небо, познает своего Творца, го, вознесшись превыше земли и всего земного величия, начинает быть тем, чем себя почитает.

...Как слово существует у того, кто его произносит, так и Бог-Слово во всяком деле имеет общение со Своим Родителем и в Нем есть, и вне Его.

Скажешь мне: но как для человеческого смирения возможно простирать стремление к блаженству, усматриваемому в Боге, когда в самом повелении как будто выказывается неудобоисполнимость его? Ибо как возможно земному уподобиться Тому, Кто на небесах, когда самое различие по естеству показывает недостижимость подражания? Ибо как невозможно лицом достать до величия небес и содержащихся в них красот, так и земному человеку равно невозможно уподобиться Небесному Богу. Но Слово <Писания говорит> о том ясно: не приравнивать естество человеческое естеству Божескому повелевает оно, но <Его> благим действиям, сколько возможно, подражать в жизни. Итак, какого рода наши действия могут быть подобны действиям Божиим? Отчуждаться всякого зла, сколько возможно, делом, словом и помышлением стараясь быть чистыми от осквернения им.

Когда будешь читать, смотри, чтобы не отвлек тебя враг, нанося тебе обиду, подвергая тебя испытаниям и говоря: «Прежде сделай вот это дело»... Это он внушает, чтобы удержать тебя от чтения и приобретения пользы. Когда диавол увидит человека, читающего с напряжением и с пользой, он нападает этими и многими иными средствами, чтобы препятствовать ему.

Среди иерусалимских царей были два, противоположных нравом друг другу: Иосия и сын его Иехония. Иосия случайно нашел книгу Закона Божия, случайно, ибо прежние цари-идолопоклонники истребили книги Закона Божия в церкви Соломоновой. Иосия нашел книгу и прочитал ее, и смягчилось сердце его и смирился, и разодрал одежды свои, и плакал перед Богом (2 Пар. 34:27) – он явил образ покаяния. Не так поступил сын его Иехония. Он, когда ему прочитали книгу святого пророка Иеремии о Законе Божием, не только не умилился, но разгневался и, разодрав книгу, сжег все листы в огне. Одно и то же чтение Закона Божия одному послужило на пользу, другому на развращение.

...Божество необходимо будет ограничено, если Оно постигнется мыслью. Ибо и понятие есть вид ограничения.

...Если и все прочее, и красоты небесные — произведение этой деятельности, не постиг же человеческий ум, доискивающийся, что такое по сущности человек или солнце, или что-либо другое из видимых в твари чудес, то поэтому самому трепещет сердце перед Божией действенностью, рассуждая, что если того не в состоянии постигнуть, то как постигнет естество этого превысшее?

Хочешь ли со временем стать богословом и достойным Божества? — соблюдай заповеди и не выступай из повелений. Ибо дела как ступени ведут к созерцанию.

И ныне много таких, которые носят имя верующих, но непостоянны и легко всем увлекаются: потому и ныне Христос не вверяет Себя им, а весьма многое скрывает от них. Как мы вверяемся не всяким друзьям, а только искренним...

Припомним святого пророка Илию. Он, говоря с израильским царем Ахавом, произносит такие, слова: «Жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою!» (3 Цар. 17:1). То же говорит он и в беседе со старшим царским слугою Авдием: «Жив Господь Саваоф, пред Которым я стою!» (3 Цар. 18:15). Может быть, кто-либо спросит: святой пророк Илия, что же ты говоришь? Осмотрись: где ты находишься? Ведь ты стоишь не на небе, а на земле, не перед величием Божиим, а перед величием царя израильского Ахава. Что же отвечает пророк? Стою, говорит, перед Богом: «Жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою!» то есть, хотя телом я на земле и предстою перед лицом царя земного, но ум мой, мысль моя, сердце мое предстоит Самому Богу, сущему на небесах и почивающему на Херувимских престолах. О богомысленный ум, о боголюбивое сердце, о высокая мысль, которая и в присутствии людей ни на пядь не отступает от Бога и Ему предстоит... Жить в присутствии Божием – значит жить в Самом Боге. А живущий в Боге сам становится как бы богом. К таким относятся слова Давида: «Я сказал: вы боги» (Пс. 81:6).

Мы, христиане, имеем святое Божие слово; мы видим в нем, что добро и что зло, что полезно и что вредно. Бог запрещает то, что плохо и вредно; повелевает то, что хорошо и полезно. Все, что люди делают, приложим к Священному Писанию, как к чистому зеркалу, и посмотрим в него: подобное или противоположное делают люди? Если делают хорошо, и нам полезно так делать. Если противоположное, то отвернемся от этого и послушаем, чему эта священная книга учит.

Будем... совершать чтение с великим благоговением, чтобы быть достойными помощи Духа Святого в понимании написанного.

Никто да не прельщает вас суетными и обманчивыми словами, говоря, что можно познать божественные тайны веры нашей без научения и просвещения Святого Духа. Приятелищем же даров Духа никто не может быть без кротости и смирения. Потому надлежит всем нам всенепременно прежде всего положить твердое и непоколебимое основание веры во глубинах души нашей; потом на этом основании создать дом внутреннего благочестия души, устроив стены его высоко и крепко из разных видов добродетелей. Когда таким образом ограждена будет душа со всех сторон, как стенами, и когда в ней водрузится и укоренится всякая добродетель, тогда возложим на это здание и кровлю, которая есть знание Бога,— и дом Духа будет у нас всецело и совершенно готов.

Будучи выше природы, <Бог> не подчиняется порядку ее, но устрояет так, что самые препятствия содействуют успеху дела <благочестивого>.

...Слава прославившему так естество наше, слава безмерному снисхождению Твоему, Спасе, слава могуществу Твоему, слава благоутробию, слава Тебе, что, пребывая непреложным и неизменным, Ты весь недвижим, <хотя> и приснодвижен, весь вне твари, но весь и во всей твари, весь наполняешь все, будучи весь и вне всего; Ты — превыше всего, Владыко, превыше всякого начала, превыше всякой сущности, превыше естества природы, превыше всех веков, превыше всякого света, Спасителю, превыше умных Существ, потому что и они суть Твое, лучше же — мысли Твоей дело. Ведь Ты — ничто из всего, но превысший всего; ибо Ты причина существующего, как Творец всего. И потому Ты отделен от всего, мыслимый где-то вверху, превыше всего существующего, невидимый, неприступный, неуловимый, неприкосновенный и, будучи непостижим, пребываешь неизменным. Являясь же совершенно простым, Ты <однако весь> разновиден; и вообще ум <мой> не может уразуметь разнообразия славы и великолепия красоты Твоей.

Совершенная покорность Богу приобретается человеком, когда человек взойдет на высшую степень богопознания и познания своего ничтожества.

...Обращая внимание на вещественное рождение, <Евномий> дольнему естеству предоставляет учить нас, как должно мыслить о Единородном Боге; и поскольку вол, или осел, или верблюд не существует прежде собственного рождения, то и относительно Единородного хочет утверждать то же, что дает видеть порядок дольней природы и у животных; а не разумеет этот плотской богослов даже и того, что если говорится о Боге, что Он Единороден, то сим самым словом обозначается Его необщность со всяким рождением и особность. Ибо как было бы единородно Его рождение, если бы по значению и тождеству имело общность с иным рождением? Наименованием Единородный собственно и точно изъявляется то, что о Нем должно разуметь нечто единственное и исключительное, чего нельзя находить в ином рождении; так что если б что-нибудь, свойственное дольнему рождению усматривалось и в Нем, то Он уже не был бы более Единородным, став по каким-либо свойствам рождения общником с прочими рожденными. Потому что если бы и о Нем говорилось то же, что говорится о других существах, пришедших в бытие через рождение, то значение слова Единородный изменилось бы, означая братское какое-то отношение <к твари>. Итак, если значением слова Единородный указывается на несмешение и необщность с прочими происшедшими существами, то не допустим мыслить о ипостаси Сына, которая от Отца, ничего такого, что усматривается в дольнем рождении. Но свойство всех существ, имеющих бытие через рождение, — не существовать до рождения; следовательно, это чуждо свойства Единородного, Коему, как свидетельствует наименование Единородный, не присуща никакая неправильность способа обыкновенного вида рождения.

Трудами и искушениями должны мы очистить образ, по коему были мы созданы разумными и способными воспринимать всякое разумение и Богу уподобление, нося чувства, чистые от всякой скверны через переплавление их неким образом в пещи искушений, и претворяемы бывающие в царское достоинство.

Есть пять видов познания о Боге. Первый — что Бог не есть ничто из всего сущего, видимого или мыслимого; второй — что всякая вещь видимая или мыслимая от Бога получила бытие и прежде того не существовала; третий — что Бог все создал, приведший то из небытия в бытие не потому, чтобы имел нужду в чем-либо из того, но по единой благости Своей, чтобы сделать твари причастными славы Своей, и силы, и благобытия; четвертый — что Он естеством благ, и хочет всякого блага и добра, и ненавидит всякое зло и всякий грех; пятый — что добродетельная и богоугодная жизнь справляется силою Божиею, и другим способом она справлена быть не может, если таким образом не посодействует и не поможет сила Божия, все мысленно и невидимо объемлющая и содержащая.

Кто же хочет Божество Небесного Духа найти на страницах Богодухновенного закона, тот увидит многие, частые и вместе сходящиеся стези, если только пожелает видеть, если сколько-нибудь сердцем привлек чистого Духа, и ум у него острозрителен. А если кто потребует открытых слов вселюбезного Божества, то пусть знает, что неблагоразумно его требование. Ибо доколе большей части смертных не было явлено Божество Христово, не надлежало возлагать невероятного бремени на сердца до крайности немощные. Не для начинающих благовременно совершеннейшее слово. Кто станет слабым еще глазам показывать полный блеск огня или насыщать их непомерным светом? Лучше постепенно приучать их к яркому блеску, чтобы не повредить и самых источников сладостного света. Так и слово, открыв прежде всецелое Божество Царя Отца, стало озарять светом великую славу Христову, являемую немногим разумным из людей, а потом, яснее открыв Божество Сына, осияло нам и Божество светозарного Духа. И для тех прорицало оно малый свет, большую же часть предоставило нам, которым потом обильно и в огненных языках разделен Дух, показавший явные признаки Своего Божества, когда Спаситель вознесся от земли. Знаю же, что Бог есть огонь на злых и свет для добрых.

Если хочешь быть богом, показывай свою деятельность не в том, чтобы делать зло, но в том, чтобы делать добро.

...Взирая на величие неба и рассматривая стройность творения, можно было людям познавать и Вождя твари — Отчее Слово, Которое Своим о всем промышлением всем даёт познавать и Отца...